Матросы «гасят» дикарей
Шрифт:
– О, да, да… – зашептала Барбара. – Я умею плавать, вытащите нас отсюда…
Она начала извиваться, привстала Катя, ее подурневшее, сморщенное личико дрожало, затекла нога.
– Господи, Глеб… – Она не верила, смотрела на него, как на пришельца из параллельного мира, украдкой щипала себя за бедро.
Он стал озираться, чем тут можно перетереть веревки? Задача, в сущности, несложная, надо просунуть обеих в иллюминатор, берег рядом, бандиты убегают, наши на хвосте, обязательно прикроют. А рэсколы не станут останавливаться, чтобы не попасть под обвальный обстрел. Он метнулся в дальний угол захламленной каюты, схватил растоптанную пивную банку, надо же, «Будвайзером» разминаются, имеются, стало быть, средства к существованию. Порвал ее пополам и даже
Бежали несколько человек, бряцая оружием! «Тащите сюда этих девок, немедленно!!!» – визжал главарь, срывая голос. Глеб не понимал местный диалект, но эту фразу понял. «Они же хотят прикрыться девчонками! – ударило по мозгам. – Чтобы наши прекратили стрелять и отстали!» Застыл столбом, испарина хлынула со лба.
Невероятное разочарование, страх, отчаяние прибили гвоздями майора к полу. Он не верил своим ушам. Такого не бывает! Дайте хоть крохотную фору, нелюди! Застонали девушки. Барбара закатила глаза, вновь откинула голову.
– Глеб, убегай… – прошептала Катя, умоляюще глядя ему в глаза. – Убегай, ты успеешь…
Да черта с два он уже успеет! Бандиты подлетали к каюте. Распахнулась дверь, ворвался громила-папуас с носом картошкой, в грязной женской панамке и со звездно-полосатым платком на шее, завязанным наподобие пионерского галстука.
Ноздри хищно раздувались. Он не ожидал, что будет сюрприз, поэтому автомат у него висел на плече. Запрыгнул в каюту, узрел «беретту», направленную на него, и позеленел от страха. Лицезреть зеленого чернокожего в этой жизни Глебу еще не доводилось.
Он дважды выстрелил по носу, даже взмокшая «беретта» не подвела. Вторая пуля влетела в открытый рот, зевать не будешь, придурок! Громила повалился уже готовым хладным трупом, но за ним, взбешенный, уже лез второй, относительно светлокожий, с азиатскими чертами, в майке с Микки Маусом, дырявых штанах с обвисшей мотней. Этого проходимца Глеб отправил вдогонку за первым, вбив две пули в грудь, нечего тут сверкать раскосыми глазами! Появился и третий, вернее, только автомат, который он выставил из-за косяка и начал поливать, не глядя. Глеб выстрелил по руке и попал. Бандит выронил «калашников», взревел благим матом, и еще две пули он отправил в косяк, толщина стенки минимальная, трудно не проткнуть… У Глеба возникла мысль соорудить баррикаду из мертвых тел, тогда ни одна скотина сюда не пройдет! В коридоре воцарился гвалт, какое-то время никто не приближался к проему. Он бросился к девушкам, схватил Барбару за плечи, повалил на пол, сейчас эти ублюдки начнут стрелять по стенам! Схватил Катю, оттащил ее от американки, уткнул в пол.
– Лежите, не шевелитесь… – прохрипел он, падая рядом.
Пули кромсали стены, вырывали клочья, истошно визжали бандиты, изводя боезапас.
Глеб закрылся руками, видел перед собой искаженное от страха лицо Кати, красивые глаза, объятые ужасом. Он должен ее спасти, как угодно спасти! Пусть не сейчас, позднее, но будь он проклят, если этого не сделает! А посему он должен выжить, поскольку мертвые кавалеры красивым девушкам на хрен не нужны. Ее губы что-то шептали: «Уходи, быстрее уходи…» Ясен пень, что уйти втроем уже не получится. И тут оборвалась стрельба, Глеб перекатился поближе к проему, живописно обрамленному мертвыми телами. За проемом красовался еще один в стоптанных желтых кроссовках фирмы «Адидас», Глеб вытянул руку с пистолетом. А если убьют, что ж, жизнь была богата на события, он неплохо поработал, многое сделал… И тут Дымов вновь наткнулся на объятые ужасом глаза девушки, она буквально съедала его взглядом, что-то шептала, умоляла…
Он не сделал все, что мог. Нельзя умирать! Да и не хочется, если честно. Глеб обхватил рукоятку обеими руками и покосился через плечо. До иллюминатора три метра. Вроде шире он стал, бандитские пули раскрошили раму, обрамляющую отверстие
– Эй, не стреляйте! – прокричал он по-английски. – Я сдаюсь! Девушки не виноваты, я сам к ним пришел! Вы слышите? Не стреляйте, я сдаюсь!
За дверью воцарилась задумчивая тишина. Тянуть резину не стоило. Глеб чувствовал себя предателем, было жутко неловко перед девчонками. Сам пришел, вселил в них надежду… Он поднялся, сделал шаг, разогнался. В коридоре кто-то ахнул, выплюнул ругательство. Его раскусили! Он вышвырнул «беретту» в рваное отверстие, прибавил шаг, прыгнул, вытягивая руки перед собой. Идеального прыжка не получилось. Он же не лев, прыгающий через горящее кольцо! Плечи обожгло одуряющей болью, хорошо хоть головой не зацепился. Толчка не хватило, вместо того, чтобы пулей вылететь из иллюминатора, он вывалился на две трети корпуса, ударился коленями о рваный край и, сломавшись, кувыркаясь, колотясь о борт разными частями тела, в том числе и головой, загремел в воду. Сознания он не утратил, это было непозволительной роскошью в его положении, поэтому, когда воду начал насыщать металл, поплыл ко дну, яростно молотя ногами, схватился за какую-то корягу, стал ждать. Боль ломала, сознание держалось на соплях, он упорно сопротивлялся процессам, протекающим в организме, куда-то поплыл, прижимаясь к дну, усеянному гнилушками. Хотелось верить, что плывет к берегу. Стрельба оборвалась, барк ушел, не такая уж он и важная персона, чтобы прерывать движение под пулями спецназа. Какое-то время Глеб отдавал отчет своим поступкам, плыл к поверхности. Потом начал путаться в ветвях плавучих деревьев, загромоздивших прибрежную зону, они хватали его, но он вырывался из ловушки. Силы оставляли. Над головой сияло лазоревое небо, Глеб рвался к нему всей душой, но злые духи речного мира вцепились в одежду, что-то зловеще шептали в оба уха, тянули обратно. Он вырвался рывком из плена, ударился обо что-то твердое, а потом уж совершенно ничего не помнил…
Его подтаскивали к катеру багром. Антонович возмущался, разве можно боевого русского офицера, имеющего столько заслуг перед Родиной, каким-то багром? Но Мэрлок, втихомолку ухмыляясь, перегнулся через борт, зацепил Глеба за ботинок, сдернул с плавучей ивы, на которой он загорал в бессознательном состоянии, и подволок к борту. А Становой в это время вторым багром придерживал командира за шею, чтобы голова не утонула. Операция прошла относительно успешно, его трясли, переворачивали с ног на голову, разминали грудную клетку, и через какое-то время распростертый на палубе Дымов начал приходить в себя. Все было мутное, серое, трудно дышалось, сознание упорно не хотело возвращаться в непоседливое тело.
– Ай да командир, ай да молоток… – приговаривал Антонович, приводя его в чувство легкими подзатыльниками. – Просто красавец… Вот только не пойму, живой ли?
– В лоб его поцелуй, проверим, – ухмылялся Семен.
– Да, этот парень молодец, – бормотал Саймон Конноли. – Мы такого не ожидали…
– Я уже умер? – простонал слабым голосом Глеб.
– А что тебя натолкнуло на эту мысль? – забеспокоился Семен, который казался похожим на отчасти материализовавшегося духа.
– Вы говорите обо мне только хорошее…
Он снова отключался, организм отказывался жить и работать.
– Просыпайся, Глеб, – тряс его Антонович. – Пора вставать.
– Что-то срочное? – стонал он. – Пакет из штаба?
И вдруг дошло. Глеб подпрыгнул, встал на четвереньки и затряс головой, выгоняя остатки дури. Шесть участливых физиономий склонились над ним – и даже у американцев в этот час были человеческие лица. На заднем плане высовывался из рубки любопытный Карденос. Бой отгремел (было бы странно, если бы винтовки и пулеметы стреляли сами), но катер, судя по урчанию и куда-то спешащему дождевому лесу, шел вперед.