Матросы
Шрифт:
Еще один Иванов, еще один Петров, стриженые, молодые, потные. Им все нипочем. А ты сиди тут и глотай слюнки, вспоминая шашлыки на Ай-Петри. Да разве полезет в горло завтрак из кусочка селедки и яйца всмятку? «На двадцать три вызвал к междугородному жену. Спросит: как? Опять ничем не смогу утешить…»
III
Роман Романыч Тополь — стойкий абориген Севастополя, сумевший пережить на своем культпосту нескольких командующих.
С изумительной энергией Роман
Воскресенье обрадовало щедрыми потоками света, ринувшимися из-за Сапун-горы на влажные от росы крыши. На грузовиках, уставленных корзинами с виноградом — даром Золотой балки, распевали комсомолки-виноградари. Вслед за ними спускались из Балаклавы в утренний город машины, набитые офицерами, их женами и детьми. Ведь Роман Романыч обзвонил не только самое старшее начальство, но, оставаясь верным демократизму, не погнушался спуститься и вниз списка, дойти до однопросветных погон. По опыту он знал, что именно из этой, пока неприметной, молодежи вырастают будущие флотоводцы, тем более в условиях нынешней эры подводно-ракетно-ядерных комбинаций.
Сам Роман Романыч уже давно укатил на дребезжащем автотарантасе в облаках херсонесской едучей пыли к бухте, куда потянулись машины с палатками и сетками для волейбола и баскетбола, с корзинами лимонада и бутербродов, с оркестрами и оборудованием шахматного, мото- и велоклубов… Звуковещательная машина, катившая по шоссе, уже в дороге прочищала легкие, изрыгая через мощный раструб каскадно-гремящие магнитофонные напевы.
Отдадим должное трогательной заботе и предприимчивости начальника Дома офицеров. Он рассуждал так: в этот воскресный день — долой все докучные мысли, к черту их, необходимо зарядиться на всю неделю бодростью и, если хотите, признательностью к обычно неприступным старшим начальникам. У бухты Омеги раскрывалась их человечная сущность, они швыряли палки в городошные сооружения, прыгали за мячом или оттанцовывали вприсядку украинский гопак.
Старый каменщик Гаврила Иванович Чумаков также удостоился чести быть приглашенным лично Романом Романычем. Тополь знал семью Чумаковых и всегда подчеркивал это свое незаурядное знакомство с коренными севастопольцами даже перед высоким начальством.
— Да, да, обязательно, Гаврила Иванович, — с украинским мягким акцентом бархатным голосом просил Тополь. — Иван Васильевич тоже будет, а как же! Катерину прихватывайте. Довольно ей ходить в затворницах. Ребенок? Теперь его можно оставить на Клавдию. Пускает уже внучонок бульбы на ваше плечо, Гаврила Иванович? Значит, полный порядок.
Борис обещал прибыть с корабля в воскресенье, после подъема флага.
В субботу Катюша сбегала в парикмахерскую. Знакомые расспрашивали ее о сыне. Радостная, подобревшая ко всем, вернулась она домой.
Воскресное утро с его солнцем только укрепило настроение вчерашнего дня. Сын еще спал. Чуть вздрагивали его ресницы от света. Катюша задернула штору, тихонько улыбаясь самой себе, вышла из комнаты. Осторожно, чтобы не испортить прическу, натянула резиновую шапочку и, приняв душ, почувствовала себя так хорошо, что захотелось петь, кружиться.
— Ты сегодня какая-то особенная, — сказала Галочка, любуясь сестрой.
— Особенная, особенная… — напевала Катюша. — Галочка! Минуточку! Ты плохо следишь за собой. Дай-ка гребень.
Катюша расчесала ей волосы, заплела в косы.
— У тебя чудные волосы. Смотри, на солнце они отливают золотом. Ты знаешь об этом?
— Может, и не знала бы, да все говорят.
— Неужели все?
— Все, кто со мной встречается.
— Да, я и забыла, ты стала спортивной знаменитостью, Галка.
— Ну, до этого еще далеко. А стараюсь.
Галочка приохотилась к парусному спорту, прыгала с вышки, ходила на скутерах и водных лыжах.
— Вы поезжайте на Омегу, — щебетала Галочка, — а я — чуточку позже. Должна забежать к тренеру.
— Задержишься, как всегда. А ведь сам Роман Романыч приглашал.
— Ах, ах, тем более. Как же не приехать! Роман Романыч милый, чистенький, предупредительный и, если внимательней присмотреться, красивый.
— Красивый? Не сказала бы. Как мужчина он никогда не производил на меня впечатления.
— А ты знаешь, его жена похожа на тебя, Катюша.
— Разве?
— Особенно глазами.
— Да, у нас с ней есть что-то общее.
— И фигурой тоже. Когда ты была девушкой, сходство не было так заметно, но теперь… вы как сестры.
— Зато ты на меня никак уж не похожа.
Галочка, напевая, подошла к зеркалу и, поворачиваясь перед ним, с милой гримасой рассматривала себя.
Голоса разбудили ребенка. Он открыл глаза, потянулся под одеялом всем своим полненьким тельцем и, как бывает со здоровыми, спокойными детьми, лежал тихо, довольный тем, что можно начинать новый день.
— Витюшка проснулся! — Галочка ринулась к нему, принялась тискать.
Ребенок улыбался и только попискивал, хотя уже мог по-своему изъясняться в этом новом, открывшемся для него мире.
— Не задуши, Галина.
— Я его воспитываю, он у меня будет закаленным мужчиной. — Она подбросила племянника.
— Ой, упустишь!
— Не упущу. Правда, Витюшка?
В комнату заглянул Гаврила Иванович. Ребенок перекочевал на руки деда и снова — к Галочке…
Борис Ганецкий явился с корабля вовремя, как и обещал. Поцеловал жену. Задержал взгляд на ее платье:
— Ты решила ехать в этом архалуке?
Катюша вспыхнула:
— Нет. Я надену платье из креп-жоржета.
— Полосатое, что ли?
— Да.
— Только не поднимай высоко пояс… — «Надулась? Попробуем по-другому». — Покажи прическу, Катюша! Очень мило. Теперь лапки… О, я люблю именно такой лак.
Мир легко был восстановлен.
Борис в душе похвалил себя и прошел в комнату, расстегивая китель.