Матросы
Шрифт:
На стене канцелярии ящик, на гвоздиках висят личные знаки — кусочки металла с выбитыми на них буквами и цифрами.
Пока эти знаки не согреты руками увольняемых в город. Молодой состав третьей роты получит такое право после окончания строевого цикла, после присяги.
В кубрике койки с табличками, трехъярусным строем, заправленные шерстяными одеялами с простынной выпушкой и тощей матросской подушкой, набитой ячменной соломой.
Ленинская комната отгорожена от спальни ружейными пирамидами. В ней проводятся беседы и лекции, комсомольские собрания, там же люди отдыхают.
«Нужно, чтобы вас закусило
Молодые матросы, широко раскрыв глаза, смотрели на адмирала. Они о нем уже читали. Он оборонял Севастополь. Еще в колхозе Василий знал его, хотя адмирал Михайлов не был старым морским волком и его воле непосредственно не подчинялись боевые корабли.
— Мы должны разжечь в вас интерес к технике, которая вам будет доверена, — говорил Михайлов, — привить любовь и желание изучать ее. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, как говорил Нахимов, а мы только пружины, которые действуют на этот двигатель. Вот кого — матросов — мы должны возвышать, учить, возбуждать в них смелость и геройство! У вас все впереди! Вы — смена! Черное море тяжелое, его надо крепко держать в руках!
Над входом в кубрик — расписанный кумач:
«…Неустанно готовить и совершенствовать кадры моряков, полностью освоить опыт Отечественной войны, еще выше поднять морскую культуру, дисциплину, организованность в своих рядах».
На плацу, на квадратных каменных плитах, отшлифованных ногами не одного поколения черноморских моряков, на той площади, где когда-то выступали адмиралы Лазарев и Нахимов, куда приезжал Калинин, выстроены молодые, жаждущие слова моряки.
Командиру отряда трудно было выступать. Ему вспоминалась собственная молодость. Он увидел самого себя — молодого паренька, смотревшего на окружающий мир пламенными глазами. И сейчас ему хотелось, чтобы его слова упали в хороню распаханную почву, подготовленную не ими, морскими офицерами, а теми, кто прислал на флот этих молодых людей.
— Здесь, в отряде, вам привьют навыки, знания, само понятие, что такое служба на флоте. Здесь обнаружатся пробелы в вашем образовании, и мы должны найти способы заполнить их. Матрос — большой специалист. Ему приходится обслуживать сложные механизмы. Наш выпускник не имеет права быть балластом. Надо, чтобы на корабле сказали: «Ай да учебный отряд, прислала нам нужного человека!»
По переливчато-резкому звуку дудки кубрик третьей роты оживал в шесть утра, на серовато-сиреневом рассвете.
В восемь на мачте поднимали флаг. Нельзя терять ни одной минуты драгоценного времени.
В отряде приучали к корабельной службе. На корабле не терпят толчеи. Моряки отвечают за состояние каждого квадратного сантиметра борта, трапов, надстроек, труб, мачт, шлюпок, переборок, горловин, иллюминаторов, механизмов…
Чтобы привыкнуть, надо найти в себе силу воли для беспрекословного подчинения. И прежде всего — старшине. В нем заключено все. Он твой генерал и адмирал, философ и учитель, наставник и судья.
Хороший старшина достался третьей роте. Отличный спортсмен. Безукоризненно опрятен. Казалось, он только что окунулся в море, как птица, стряхнул соленые брызги со своей гладкой, навсегда прокаленной солнечными лучами кожи и взлетел к ним, к третьей роте, на высоту.
Дисциплина… Василий привык к дисциплине еще на прежней работе. Сложный комбайн научил его внимательно и с уважением относиться к технике и понимать ее значение.
Шишкарев построил роту. Выкрикнул заключительную команду: «Шагом — марш!» Рота маршировала вдоль крутых обрывов, ниспадающих к бухте.
Севастополь!.. Молодежь пожирала глазами город и серые высоты, будто самой природой приспособленные для артиллерийских бастионов.
В учебных классах, под такими же каменными сводами, как и в кубрике, готовили радистов и минеров, торпедистов и комендоров, дальномерщиков и машинистов, электриков и мотористов, гидроакустиков и рулевых…
С Лазаревского плаца всюду, куда ни кинь взгляд, видны корабли. Швартовые цепи тянутся к бочкам, по палубам ходят матросы…
В субботу, после обеда, в третьей роте выполняли одну из самых неприглядных и нудных обязанностей — стирали белье. На это кропотливое, издревле женское дело отводилось строго обозначенное время — полтора часа. У моряка какой гардероб? Пара бязевых простынок, наволочка без всяких узоров, кальсоны, тельняшка, воротник, носки, полотенце. Для хорошей прачки, может быть, и пустяки, но для неопытных мужских рук — дело далеко не простое. Не раз, чтобы не отстать от товарищей, стряхнешь крупнозернистый пот, из горстки прихлебнешь водицы.
Каждый стирал только свое. Простыни выжимали вдвоем, так сильно, что хлопчатка скрипела. Прополоскав белье, выносили его на леера — канаты с вплетенными в них небольшими шкертиками, заменявшими прищепки. Леера растягивали за глухой стеной учебного корпуса.
Стирка — это, конечно, не отважные походы Магеллана или Васко да Гама. Не всем она по нраву. А что делать? Терпи. С непривычки пыхтели, мучились, а кое-кто и стыдился.
— Если ты постираешь свое бельишко, Столяров, солнце не погаснет, — говорил Матвеев.
Столяров брезгливо намылил белье, повозил его туда-сюда по гофрированной доске, окунул в лагун, выжал и, одним из первых справившись с уроком, отправился к леерам.
— Столяров! — крикнул вслед ему Матвеев. — За такую стирку прачку компотом не угощали.
— Ничего.
— Все едино старшина вернет его назад, — предсказал старательный Одновалов.
Шишкарев, возвращаясь в роту, увидел, что Столяров неумело возится со шкертиками. Старшина решил помочь и обычным твердым шагом подошел к матросу.
— Дайте-ка, Столяров. Со шкертиком надо обращаться так. — И вдруг его наметанный глаз остановился на белье. — Матрос столько дел умеет делать, а почему? — как можно мягче спросил старшина.
Столяров уже понял, к чему клонится дело, и покорно развернул скрученные жгутом кальсоны.
— Матрос умеет делать хорошо потому, что он все делает своими руками, — отчеканил Шишкарев. — А что вы сделали своими руками? Поглядите, как надо работать!
И он указал на леера второй роты, на которых покачивалось чуть тронутое морозцем снеговитое белье. Одна возле другой висели нательные рубахи, тельняшки, поддуваемые ветерком, парусно похлопывали простыни. Это исключительно мужское белье в понимании старшины не имело ничего общего с какой-нибудь дребеденью, выбрасываемой на просушку городскими прачечными. Там встретишь все: и женские атрибуты, и детские штучки, и одежду хилых старцев.