Матушка Готель
Шрифт:
– Это нормально, вы просто волнуетесь.
– Это не нормально, это не нормально, - схватила Сибилла за руки подругу, и из её глаз брызнули слезы, - все слишком быстро, все слишком быстро, душенька.
Готель снова обняла Сибиллу за плечи и поцеловала её в волосы, но та никак не желала успокаиваться.
– Бог не простит нам этого, - плакала она.
– Чего не простит?
– спросила Готель.
– Грех, - посмотрела на неё распухшими глазами Сибилла.
– Да, Господь же с вами! Какой грех?!
– не выдержала Готель.
Сибилла взяла её руку и приложила к своему животу:
– Я ношу его чадо, еще не сочетавшись браком!
– зарыдала она и прильнула головой к груди Готель, словно в этот момент ей было необходимо материнское внимание и прощение.
– Кто-то еще знает об этом?
– спросила
– Никто, - ответила Сибилла, не поднимая головы.
– Я буду знать, - погладила её Готель, - слышите, ваше высочество?
Сибилла, надрывисто вздыхая, кивнула:
– Спасибо вам, моя дорогая. Спасибо вам, что вы есть, что вы здесь.
– Идемте же, я помогу вам умыться, - ласково сказала Готель и снова взяла Сибиллу за руку.
В который раз удостоверившись, что подвенечное платье сидит идеально, Готель проводила их высочество к экипажу.
– И спасибо вам, моя дорогая, за подарок, - сказала, поднявшись в экипаж, Сибилла, - вы словно стали мне теперь сестрой, - улыбнулась она и дотронулась до мочки уха, где теперь висела небольшая, но очень изящная сережка.
– Вам они очень идут, - ответила Готель.
– Как и вам, моя дорогая, - улыбнулась Сибилла.
Это было лучшее применение, которое Готель нашла для своего самородка - оставить память о посещении Сицилии, о дружбе и прекрасном времени на пороге любви, которое, кто знает, может никогда и не повторится.
Когда Готель подошла к Санта Марии, она уже не была такой тихой и безлюдной, какой казалась раньше. Всё кругом преобразилось. Фасад был наряжен цветами, желтыми и красными лентами, сплетенными воедино. И люди. Множество людей. Безусловно, возглавив Сицилийское королевство и сделав свой флот одним из самых значимых в средиземноморье, Рожер получил признание не только своего народа, но и близлежащих государств, как бы те к нему не относились. А потому, почитающих имя их величества собралось на венчание предостаточно. Настолько, что Готель боялась не протиснуться через всю эту праздную толпу. Но подобравшись немного ближе, она услышала знакомый голос:
– Сюда! Поднимайтесь сюда!
– кричала Розалия откуда-то сверху, и, миновав несколько человек и ступеней, Готель взобралась на широкий бордюр, где стояла её новая подруга.
– Она приехала, - сияя от радости, выпалила Розалия.
– Да, - подтвердив это известие, кивнула Готель.
Сибилла сказала о приезде своей матушки, когда Готель подшивала ей свадебное платье этим утром. И это действительно была хорошая новость, потому как кому-то нужно было вести её сегодня к алтарю. Через час томительного ожидания ко входу церкви подъехал экипаж короля в окружении дюжины его охранников, и толпа взорвала восторженными криками. Рожер вальяжно поднялся по ступеням церкви, повернулся к своему народу и сделал приветственный жест рукой. Розалия радовалась, как дитя, и время от времени, с очередным приливом радости сжимала руку Готель и смотрела на неё, улыбаясь и стараясь поднять настроение подруги на соответствующий такому событию уровень. И Готель отвечала ей тем же, видя какое удовольствие доставляет церемония венчания её спутнице. Она отгоняла прочь грустные мысли, и ей хотелось верить, что все что случилось с Сибиллой и что еще случится, будет оправданно любовью и счастьем её грядущего союза. Буквально несколькими минутами позже подъехал экипаж Сибиллы, из которого сперва появилась герцогиня и подала руку невесте, спускающейся следом; Сибилла увидела бегущих к ней по бордюру Розалию и Готель и засмеялась от этого зрелища, забыв на мгновение про заливающие её слезы, отчего другие, возможно, приняли их за слезы радости. То, что потом происходило в церкви, могла выдержать только набожная Розалия. Она жадно внимала каждому слову архиепископа, читающего столпы безо всякой остановки и выражения. Все остальное было неподвижно, как перешептывающаяся и покашливающая изредка картина, которая снова ожила лишь когда двери церкви снова открылись. Люди встречали свою королеву и кланялись, обращаясь к ней со словами "ваше величество".
– Мадмуазель, у нас такие же серьги, как у королевы, - шутила Розалия.
Неделю как тому назад она, по просьбе Готель, пригласила лучшего ювелира из Неаполя, чтобы тот сделал три пары абсолютно одинаковых сережек в новом остроконечном готическом стиле, которому,
– Дорогая моя, Готель, - говорила Сибилла, прощаясь, - я очень благодарна вам за то, что вы приехали меня поддержать. Когда матушка моя уедет, я останусь здесь одна, в королевстве, где меня почитают королевой, но где сама я не имею ничего своего. Рожер хороший человек, но все его благие черты лежат очень глубоко в его душе, что иногда он сам кается, что не может в нужный момент их обличить.
Сибилла с такой любовью держала руку Готель, словно это должно было что-то изменить:
– Я знаю, я должна вас отпустить, - говорила она, - но после столького времени, что нам посчастливилось провести вместе, мне только больше кажется, что я совершенно не успела вами налюбиться.
Готель крепко обняла королеву и сказала:
– Не забывайте, ваше величество, вы словно стали мне теперь сестрой, и если вам здесь станет худо, я вас всегда приму или приеду.
Корабль медленно покидал порт. Сибилла плакала навзрыд, отчего сердце Готель разрывалось на части и обливалось кровью. Еще одно мгновение и, казалось, она была готова развернуть корабль; но вернуть пустое судно в Марсель, где её, вероятно, ждала любовь, ей было и совестно и жалко. Ей хотелось этой любви, она грезила о ней каждый день, и даже если бы она решила разбить сердце своему юному другу, она бы не помогла этим Сибилле и ничего не изменила бы в её уже определенной судьбе. Она могла бы остаться еще на день или другой: "Но, Боже мой, Сибилла!
– говорила она себе, - какой же прок в этих терзаньях". Рациональность Готель стояла глухой стеной между растущим желанием прервать все эти мучения и гаснущей на причале Сибиллой. И за это Готель себя ненавидела. Она увидела, как Сибилла начала двигаться по берегу вслед за кораблем; ноги Готель подкосились, она медленно опустилась на палубу, оперевшись спиной о борт корабля, и, закрыв лицо руками, горько заплакала.
IV
Тот же корабль, те же три дня шел в обратный путь через средиземное море. С появлением на горизонте Марселя, Готель встала поближе к носу корабля и пристально всматривалась в приближающийся город. Она истосковалась по его светлым улицам, устало поднимающимся в гору и быстро сбегающим вниз. Она хотела вдохнуть запах цветов на разогретом балконе и уснуть в прохладной постели, а затем проснуться к вечеру и с еще ленивым ото сна телом, завернувшись в платок, спуститься по остывшей дороге в оранжевых лучах к набережной, где последние торговцы собирают в ящики оставшийся на лотках товар. И закатное солнце, такое спелое и большое, садится все ниже, как налитое яблоко на ветке не в силах более держать собственный вес. Но более всего она хотела увидеть Его, удостовериться, что её мучительное расставание с Сибиллой не было лишь эгоистическим детским капризом, прикрытым сомнительной рациональностью, а было шагом зрелым, ответственным перед человеком любящим и мучающимся в ожидании. И чем ближе был порт, тем старательнее Готель высматривала этот желанный силуэт; а потому, когда корабль полностью остановился, когда настал момент сходить на берег, а Раймунда так и не было видно, Готель почувствовала, как сердце её сжалось. Она спускалась по качающемуся трапу, и вся её душа каялась горькими слезами перед Сибиллой; той, кому она действительно была сейчас нужна. Готель сделала лишь несколько неторопливых шагов по причалу, как услышала за спиной знакомый голос:
– Прекрасные серьги.
Она обернулась и смотрела на Раймунда какое-то время, не шевелясь, пока на её глазах не выступили слезы:
– Вы меня когда-нибудь с ума сведете, маркиз, - с трясущимся от обиды подбородком проговорила Готель и бросилась от него прочь.
Раймунд нашел её уже через несколько минут. На берегу. Где они гуляли прежде.
– Простите, мой милый друг, - обратилась она к маркизу, - я совершенно разбита расставанием с Сибиллой, и если бы я знала, что вы меня не ждете, то не оставила бы её так скоро, - объяснила Готель.