Майне кляйне поросьонок шпрингает по штрассе

Джикович Мирослав

«А ну, стой, падла!» – кричавший был совсем близко, я уже слышал, как тяжело бухали его ноги. Или это кровь стучала у меня в ушах? Сейчас догонит… И что, тоже размозжит череп? И зачем я пошёл через парк, кому и что хотел доказать?

Я остановился и обернулся. Пожалуй, лучше встретить смерть лицом, чем затылком. Неизвестный подбежал и тоже остановился. Даже в темноте я увидел, что это совсем ещё мальчишка, сопляк. От него за версту разило спиртным, но очень уж пьяным он не казался.

Я молчал. Пацан тоже: похоже, он и сам толком

не знал, как себя дальше вести. Я немного успокоился. До хладнокровного убийцы он не дотягивал – так, гопота.

«Чё не останавливался, а? Прохилять хотел?» Мое молчание и неподвижность его обескураживали, и он попытался себя завести. Правую руку он держал в кармане куртки. Что там, нож? Или кастет? Может, я ошибался, и он ждёт только повода, чтобы прикончить?

Но тут его внимание привлёк мой пакет.

«Чё там? А ну, покажь! – он порылся и выудил бутылку. – О-па! По ходу тут водонька! Конфискую! В такое время с водкой здесь не ходят, знать надо!»

Он забрал её и, довольный, пошёл к своей компании. Через несколько шагов обернулся и крикнул: «Вали отсюда, старик! Шевели поршнями! Вредно в твоем возрасте пить, ласты склеишь!»

…После нескольких безуспешных попыток я попал-таки ключом в замочную скважину; в прихожей скинул на пол плащ, из последних сил добрался до постели, рухнул и мгновенно заснул.

Проснулся посреди ночи и почувствовал, что в квартире что-то изменилось. Я сел на кровати, огляделся в темноте и… увидел Галю! Она сидела в кресле у окна, в свете уличного фонаря, смотрела на меня и ласково улыбалась.

«Ты? Ты же ведь…»

«Умерла? Нет, как видишь, жива и здорова».

«Но как же так? Я же тебя похоронил… И там, в морге… Ничего не понимаю»

«А это была не я. Ты похоронил совсем другую женщину. Вспомни, ведь у той убитой весь череп был раскроен, лицо – кровавая каша. Разве ты опознал тогда меня? Да и хоронили-то в закрытом гробу».

«А вещи, паспорт?»

«Паспорт я подложила. И вообще, не придирайся. Тебе что, мало того, что я здесь?»

«Но зачем ты это сделала?»

«Я освободила тебя. Помнишь, как много лет назад ты хотел уйти? Все эти годы ты жил со мной из жалости, боялся оставить одну. А теперь я тебя отпускаю».

«Галочка, о чём ты говоришь, я без тебя жить не могу, я хотел сегодня умереть, потому что…»

«Да, я знаю, я слежу за тобой. Потому я здесь. Если ты меня по-прежнему любишь, обещай, что больше никогда не сделаешь попытки самоубийства. Обещаешь?»

«Обещаю. Но ты вернёшься?»

«Нет. Что сделано – того не воротишь».

Она встала из кресла. Никогда не замечал, что она такая высокая.

«Галя, подожди, мне надо тебе многое рассказать. Да, да, я же сегодня… похоже, отправил на тот свет твоего убийцу. Ну, то есть не твоего, а, получается, той женщины…»

«Когда это?» – она нахмурилась.

«Вечером. Я пошел через парк, а он отобрал у меня бутылку с отравой. Я мог

предупредить его, когда он только увидел водку. Мог потом догнать, или крикнуть, но не стал. Испугался, что он рассердится и пробьёт мне голову. А сейчас мальчишка наверняка мёртв».

Галя с облегчением вздохнула:

«Успокойся, милый. Ни через какой парк ты сегодня не ходил, никого не травил. Я шла за тобой от самого кладбища. Ты обходил парк стороной. Тебе почудилось».

Она подошла и положила прохладную руку мне на лоб:

«А теперь прощай. И не делай, пожалуйста, больше никаких глупостей. Спи».

…Я проснулся поздним утром, по частям собрал одеревеневшее тело и спустился во двор, на лавочку. Неподалёку две женщины – одна из них наша дворничиха, вторая была мне незнакома – обсуждали последнюю новость: как вчера опять кого-то покалечили в парке – всю ночь разъезжали «скорая» и милиция. Из обрывков разговора, доносившихся до меня, я понял, что мина, невольно оставленная мною, сработала. Оставалось только выяснить, каковы жертвы.

Не буду утомлять вас излишними подробностями о том, как я получил необходимую информацию; скажу лишь, что пострадал только один человек, он жив и находится сейчас в той самой больнице, куда год назад доставили тело моей Галочки.

Я поднялся на отделение и прошёл на пост.

– К вам вчера поступил пациент с отравлением, – я постарался придать голосу безапелляционные нотки. На всякий случай я захватил давно просроченные корочки общественного совета Минюста, благо что красные. Но козырять удостоверением не пришлось. Медсестра равнодушно кивнула:

– Вторая палата.

Меня он не узнал. Я погрешил бы против истины, сказав, будто узнал его на все сто процентов: трудно было представить, что этот жёлто-зелёный полутруп, погасшими глазами уставившийся в потолок, так напугал меня вчера.

– Я следователь.

– Так… ведь… уже… – он с трудом облизал потрескавшиеся губы непослушным языком.

– Я по другому делу.

Я огляделся: в палате мы были не одни, ещё на двух кроватях лежали больные. Спали они или находились без сознания, было неясно; во всяком случае, они были обездвижены и, как и у «моего» пациента, каждому была поставлена капельница. Я наклонился к самому уху мальчишки, сгреб в кулак ворот пижамы и прошептал:

– Послушай, ты, сволочь… Вспоминай: год назад, парк, поздний вечер, женщина пожилая, седая, в очках… Ты её палкой по голове… Вспоминаешь? Говори, или придушу тебя сейчас…

Он сделал движение, пытаясь высвободиться, но сил даже поднять руку не хватало.

– Какая женщина? Не понимаю, о чём…

– Давай, давай напрягай память… Ровно год прошел. Она зашла в парк со стороны проспекта, ты на неё напал, она побежала, но ты догнал и размозжил голову… Ну? Небольшого роста, в очках… Она с собой ещё курочку, жареного цыплёнка несла…