Майне кляйне поросьонок шпрингает по штрассе
Шрифт:
– Убили её, – голос старика стал неожиданно глухим. – Какой-то подонок размозжил голову – то ли палкой, то ли битой – и бросил подыхать на улице.
– Плохо. В смысле – соболезную…
– Если вы уделите мне несколько минут вашего драгоценного времени, я поведаю эту трагическую историю.
Девушка заколебалась:
– Идёт, только я… мне в контору надо… Я мигом, кабанчиком метнусь, туда-сюда и…
– Я вас уверяю, это не займёт много времени, а потом мы вместе решим, что ещё надо сделать.
Девушка обречённо вздохнула, посмотрела по сторонам, куда бы поставить велосипед, явно намереваясь
– Прожили мы с моей Галочкой вместе без малого сорок лет, – мужчина опустил голову, словно постигая смысл сказанного и проверяя, не ошибся ли в цифрах. – Да, сорок лет… И всё оборвалось в один момент. В тот вечер Галочка задержалась на кафедре. Я пришел домой, уже поздно – её нет. Позвонила – говорит, всё, мол, уже убегаю… Ты, наверное, голодный, потерпи, котик, скоро приду, я тебе курочку купила… Курочку…
Час прошел, два, третий пошёл. Телефон отключен. Я сначала злился, а потом вдруг отчётливо понял: случилось что-то страшное, уже непоправимое, уже – навсегда. Руки дрожат, ни сидеть, ни лежать – ничего не могу. Идти куда-то искать в ночь – а вдруг разминемся, она придёт, а меня нет – испугается. Да и куда? Вокруг дома разве что, а в парк – ничего не увидишь, фонарей нет, тьма египетская…
Наконец решил позвонить. Сначала набрал номер ближайшей больницы. Подождите, как, говорите, фамилия? Радзиловская? Приезжайте…
Её, лежащую в луже крови, нашли случайные прохожие. Вызвали «скорую», та и приехала-то быстро, но всё равно поздно… Она скончалась по дороге, на руках у врачей, не приходя в сознание… Травмы, несовместимые с жизнью…
– Да вы присаживайтесь, – старик чуть подвинулся. – А знаете, с чего начались наши отношения? Не поверите – в молодости я был жутко стеснительным. К девушкам тянуло, но совершенно не представлял, как знакомиться, о чём говорить. К Гале – красавице, она только перевелась из педагогического – даже подойти боялся. Всегда неприступная, смотрит на всех строго так… Меня, наверное, и не замечала. Да и с чего бы ей обращать на меня внимание? Вечеринок я особо не жаловал, танцулькам предпочитал библиотеку. Был, как вы сейчас называете, ботаником…
– Задрот.
– Что – задрот? – старик опешил.
– Не что, а кто. Ботаном уже никто сейчас не называет.
Старик пожевал губами:
– Ладно, пусть будет задрот. Хотя… слово какое-то… не очень… Да, так, о чем это я? А, подойти и пригласить в кино, в театр? Очень боялся оказаться в глупом положении: а вдруг получу от ворот поворот, и вдобавок она ещё и смеяться будет? Или посмотрит в глаза и прочтёт там все мои желания, мягко говоря, нескромные…
…В тот вечер случилось самое что ни на есть чудо. У друга был день рождения. Праздновали в общаге, народу – тьма, постоянно кто-то входил и выходил. Меня поставили на ответственный участок, в кухне – стеречь и помешивать картошку на сковородках.
Она появилась на пороге, сунула нос под крышку и с сожалением протянула: «Да, пожалуй, не дождусь. Поеду-ка я домой».
То, что произошло дальше, не имело никакого рационального объяснения: в меня натурально вселился если не чёрт, то совершенно другой человек. Этот другой вскочил и не
Шли пешком, долго; Галя молчала и с нарастающим любопытством вслушивалась в мой трёп; а когда доверчиво взялась своей нежной лапкой за мой локоть, я почувствовал такой прилив сил, такое воодушевление, каких никогда прежде не испытывал; временами даже казалось, будто я не иду по дороге, а парю над ней, лишь слегка касаясь ногами.
Когда дошли до её дома, Галя – конечно, из вежливости – предложила зайти, на что я немедленно согласился. Дома была мама, в ожидании дочери коротавшая время за пасьянсом. Меня посадили пить чай за круглым столом под круглым же розовым абажуром, и мама, игнорируя укоризненные взгляды дочери, как бы невзначай расспрашивала, где я учусь, на кого, почему живу в общежитии, помню ли родителей… Потом прошло ещё много времени, и мама, уже потеряв всякую надежду, что я всё-таки уйду, сдалась: «Уже поздно, вам не на чем будет добраться домой, давайте, я постелю вам в гостиной на диване?».
И вдруг тот, второй, сидевший внутри и так здорово выручавший весь вечер, ничтоже сумняшеся выпалил: «Да что вы, не стоит беспокоиться, я лягу с Галей». Сказал – и тут же испарился, оставив меня расхлёбывать кашу. Классическая немая сцена: я с малиновыми ушами дую в давно остывшую чашку; мама в полуобморочном состоянии переводит растерянный взгляд с меня на дочь; и Галя – смотрит, как тогда показалось (она, правда, потом это отрицала), на всё это с диким восторгом…
– Вас выгнали?
– Нет, выручила неожиданно пошедшая носом кровь. Мама решила, что у меня помутнение рассудка. А через несколько месяцев мы поженились.
– А картошка? Сгорела?
– Какая картошка? – старик удивлённо взглянул на девушку. – А, картошка… Не знаю… Не помню. Да, так вот, этот день – день нашего знакомства – мы неизменно отмечали: сначала втроём, а после кончины мамы уже вдвоём; никакого другого праздника, включая дни рождений, не ждали мы с таким нетерпением.
– А почему вдвоём? У вас не было детей? А друзья?
– Детей Бог не дал. А друзья… Была одна пара, но они уехали на пээмже, уже давно, а так – изо всех близких только Галин двоюродный брат, но он на Камчатке живёт, уже сто лет не виделись – дорога туда-обратно в копеечку влетает, да и как-то незачем.
Вот так вот и жили мы все эти годы душа в душу. Почти все…
Это «почти» появилось в моей жизни в лице миниатюрной жизнерадостной брюнетки. В те, как сейчас называют, «лихие» годы мне удалось устроиться на подработку в юридическую консультацию. Она пришла на приём по пустяковому вопросу, мы мило побеседовали, я попросил её донести какие-то недостающие документы. А на следующее утро она чуть меня не задавила на своей «семёрке». Перепутала педали. Мне-то что, я успел отскочить, а с ней случилась такая истерика – насилу успокоил. И как-то так получилось, что уже к вечеру мы оказались в постели…