Майя
Шрифт:
С 29.06.41 года началась эвакуация предприятий, заводов, фабрик, государственных учреждений вместе с их работниками и родственниками. 4 июля, в пятницу, над Киевом был совершён первый воздушный таран. Сбитый лётчиком Дмитрием Зайцевым юнкерс потом выставили в центре города, прямо на улице, на всеобщее обозрение, несомненно для поднятия боевого духа киевлян и мальчишки толпами ходили на него смотреть. В этот же день ребята помогали беженцам- жёнам и детям советских работников посланных раньше на работы в западные области. Некоторые из них бежали в чём стояли, без вещей, без денег, потеряв в дороге детей. Размещённые в пустующих зданиях школ, эти женщины сидели без движения, совершенно опустошённые от навалившихся на них бед. Наша пятёрка энтузиастов, присоединившись к остальным школьникам старших классов, носила вещи, детей, организовывала
8 июля в Киеве было сформировано 13 истребительных батальонов и 19 отрядов народного ополчения, всего 32800 человек. Отдельным подразделением был комсомольский полк- 1450 человек в составе девяти рот по одной из каждого района города.
11 июля, на 20-й день войны, преодолев около 500 км. передовые части 6-й армии вермахта на рубеже реки Ирпень вышли подступы к Киеву. Началась героическая и трагическая оборона города. Бомбили часто, многие стали к этому привыкать. Продавцы во время бомбёжек оставались на месте в магазинах, стерегли свой товар, чтобы его не разворовали мародёры. Да и бежать собственно было некуда, подготовленных заранее убежищ не было. Их стали рыть под падающими на голову бомбами везде: во всех садах, скверах и возле домов. В доме Молтарновских был небольшой подвал, где они пережидали бомбёжки. Однажды, во время очередной из них, когда Ида была дома одна, торопясь спуститься, она поскользнулась и упала со ступенек на спину. Пришедшие домой девочки с трудом вытащили её оттуда. С тех пор у неё сильно болела спина и во время налётов она оставалась сидеть в кресле, так, как всё равно не успевала дойти до люка, всё приговаривая:» Чему бывать, того не миновать.»
Следы повсеместных повреждений на зданиях и окна домов в заклеенных крест-накрест белых полосках бумаги, для защиты от осколков стекла при бомбёжке, совершенно изменили вид города и он смахивал на раненого солдата. Поредевшее население, ведь почти 200 000 киевлян, мужчин и женщин ушли защищать Отечество, ходило по улицам с озабоченным видом. Часть людей уже успела выехать, часть собиралась к отъезду. Всё, что можно было демонтировать разное ценное оборудование, станки, приборы, снимались и грузились в вагоны. Фабрика, на которой работали родители Антона эвакуировалась на Урал и он, в спешном порядке попрощавшись с друзьями, уехал.
Гражданские городские предприятия были переведены на военные рельсы. На ликёро-водочном заводе в бутылки предназначенные для водки, пива и лимонада разливалась зажигательная смесь. На судоверфи « Ленинская кузница» речные буксиры переделывались в канонерские лодки. Дарницкий вагоноремонтный и Киевский паровозоремонтный заводы создали три ополченских бронепоезда: «Литер А», «Литер Б», «Литер В». На машиностроительном заводе «Большевик» осуществлялся ремонт бронетехники и производство противотанковых ежей- «звёздочек Гориккера».
На улицах утопающего в липовом цвету города развесили плакаты »Родина- Мать зовёт», её суровый лик призывал каждого встать на защиту родной земли. Такой-же плакат приклеили на заборе напротив дома Молтарновских. Сидя с больной спиной у окна, Ида Соломоновна горестно на него поглядывала. « Скажу тебе, как мать матери- обращалась она мысленно к нарисованной женщине- тебе незачем так сурово на меня смотреть, я понимаю, что долг мужчины защитить свой дом и страну, но это не уменьшает моей боли. Я отдала тебе самое дорогое, что у меня есть – моего единственного сына и сердце моё разбито, и плачет, измученная тревогой о его судьбе, душа!»
До конца июля Эмма и присоединившиеся к ней девочки и Вадик, в числе тысяч киевлян, рыли противотанковые рвы на западных подступах к городу. Каждый день немецкие самолёты налетали чёрным смерчем и косили людей из пулемётов, но каждый день 160 тысяч горожан выходили вновь и вновь на окопные работы, город надо было защищать. Как-то на рытьё окопов прислали первокурсников
Протяжённость линии обороны превышала 85 км. Всего этих линий было три, последняя проходила по окраинам Киева. Жителями города и пригородов было вырыто около 30 км. противотанковых рвов и сооружено 750 древесно-земляных огневых точек.
От Марка не было никаких вестей и все три женщины, волнуясь, не находили себе места. Вскоре пришло, так жданное Майей, письмо от Ильи, в котором он писал, что жена отца, Вера, приняла их тепло, относится к ним, как к родным, конечно им всем вместе тесновато в маленькой квартире, но как говориться «в тесноте, да не в обиде», ещё он писал, что записался в авиационный клуб, передавал всем ребятам привет и просил Майю ему обязательно ответить и она, описав вкратце все горестные события последних дней, отправила Илье ответное письмо.
На двоих иждивенцев в финансовом отделе военкомата Эмма получила 200 рублей, купить за эти деньги было нечего. С начала боёв с прилавков исчезло всё, а население города стало голодать.
Эмма, Ида и Майя вначале не собирались уезжать. Все трое были уверены, что Киев не сдадут, ведь об этом всё время твердили в средствах массовой информации, но с приближением немцев к Киеву людей охватила паника. Видя реальную картин происходящего: нехватку боеприпасов и оружия, тысячи раненых и убитых, страшный дефицит продуктов питания, мыла, соли, которых на базарах спекулянты перепродавали втридорога, они решились уехать. Но, как оказалось, эвакуация была для избранных. В первую очередь эвакуировали семьи работников НКВД, ЦК, командного состава и партийных органов, квалифицированных рабочих 3-х и выше разрядов, учёных, артистов с пяти железнодорожных станций: «Дарница», »Киев-Пассажирский», «Киев- Московский», «Киев-Товарный», «Киев-Лукьяновка». Желающих уехать было много, но к сожалению не многие могли. Все пять вокзалов были оцеплены, где на входе в каждый функционировали специальные пропускные пункты. То же самое было и у речного вокзала. За ограждение пропускали только тех, у кого была бронь, около 325 тысяч человек.
У Молтарновских брони не было, один знакомый Эммы предложил, понятно за деньги, попытаться поехать с ним на его машине, но на это предложение не согласилась Ида:
«Девочки, что вы будете делать со мной и моим немощным позвоночником, после того, как я проеду пару десятков километров по нашим ухабистым дорогам?»- спросила она невестку и внучку- «Не хочу быть вам обузой, вы молодые, поезжайте сами, я останусь здесь ждать вестей от Марка. Езжайте, не волнуйтесь, вы же слышите, что неустанно твердят по радио, мол не сдадим Киев, но если, не дай Бог, случится непоправимое и город сдадут, что уже могут сделать немцы, такая культурная нация, старой больной еврейке? Многоуважаемый Айзек рассказывал мне, что в прошлую войну немцы вели себя очень корректно по отношению к евреям. Собирайтесь, мои дорогие, со мной всё будет хорошо.»
Разве Эмма и Майя могли оставить Иду одну в такое лихое время? Конечно же не могли и они никуда не уехали.
Теперь оборонительные и противотанковые сооружения устанавливали по всему городу: то возле гастронома на пересечении Брест-Литовского проспекта и 2-го дачного переулка, то на углу улиц Ленина и Лысенко. Вдоль бульвара Шевченко, возле улиц Саксаганского и Дмитриевский тоже установили противотанковые ежи и бочки с водой для тушения пожаров, строили земляные укрепления поперёк улицы Энгельса в районе Крещатика, готовя город к уличным боям. Раненых привозили в Киев сотнями. Легко пострадавших оставляли в Центральной поликлинике оборудованной под госпиталь, тяжёлых везли на Пушкинскую.