Майя
Шрифт:
– Нет, Мирьям совсем плоха и Илья послал отцу телеграмму, сегодня утром он приехал, пусть побудут вместе, им есть о чём поговорить. Как же мне её жаль.
– И её жаль и мальчиков очень жаль. Мы пойдём проведать её завтра, а что с остальными ребятами?
– Антон и Вадик просто больны футбольной темой и не о чём другом не в состоянии говорить.
– Солнышко, но ведь это нормальная тема для мальчишек, наверняка о вязанье им говорить не интересно.
–
– Ну, кто же не знает, доченька, торжественное открытие Центрального республиканского стадиона в пять часов вечера.
– А потом должен состояться матч между Динамо Киев и Московской командой Центрального дома Красной Армии, но мальчики, к сожалению, не смогли купить билеты и с досады всех достают. К Мане приехали родственники в гости и мы с Зиной остались не у дел.
– Но я вижу, что тебя ещё что-то гложет.
– Мама, просто мне тревожно, сегодня утром я видела Мирьям, за последние две недели, от неё остались одни глаза. Как же мне хочется, чтобы она не страдала и жила долго, но если, не дай Бог, она умрёт, что будет с Ильёй и Борей ?
– Майечка, не всё подвластно человеку, мы все смертны, просто у каждого из нас своя судьба и свой час ухода и если случиться то, о чём ты говоришь, мальчикам несомненно будет больно, ибо ничего не может сравниться с потерей материнского любящего сердца, это я знаю по себе, но у них есть отец, который их любит, бабушка, мы все, они не останутся одни. А знаешь что, мы с папой останемся дома и закатим домашний концерт.
– Ну что ты, мама, идите отвлекитесь- и обнимая Эмму продолжила- не волнуйся, мы договорились с Зиной, она скоро придёт.
Майя и Зина, усевшись на качеле в саду, болтали о чём-то о своём, девичьем, о планах на летние каникулы, играли с подросшими котятами. Уже сквозь сон, Майя слышала весёлое перешептывание родителей, вернувшихся с концерта.
Все проснулись от глухих ударов сотрясающих маленький домик и, кто в чём был, выскочили в сад. Светало, слышен был рокот самолётов, бомбы рвались где-то на западной окраине города, кажется в районе Киевской кинофабрики.
«Боже мой, что это, война? «-вскрикнула плачущая Ида. »Бабуля, что ты, это наверняка какие-то учения или манёвры»- успокаивала Иду Майя. Марк и Эмма, переглянувшись бросились назад в дом к радиоприёмнику , но он молчал. Люди в тревоге стояли на балконах, выглядывали в окна, ходили по улице не находя объяснения случившемуся. Полыхал ангар с самолётами на военном аэродроме в Жулянах, дымил вокзал. Бомбы падали на станцию «Киев-Волынский», на военную конную часть, расквартированную в районе Сенного рынка, на Подоле, одна из бомб упав, попала в Лукьяновскую тюрьму, дымно горел литейный завод «Большевик», который изготовлял заготовки для боеприпасов и работал в три смены без выходных. Позже стало известно, что бомбили аэродром завода №43 находящегося на улице Гарматной рядом с «Большевиком», но бомба попала в цех литейного, где работали люди, погибла вся ночная смена и есть раненные. Молтарновские заволновались ещё больше, ведь на «Большевике» работал Барух Шпильман и они всем составом пошли к ним домой. Рыдающая Этель, заламывая руки, ходила по комнате повторяя одну и ту же фразу: « Его убили, его больше нет!» Дора плакала в три ручья. Изя метался между ними, пытаясь
В дверь позвонили, это была Манечка Гроссман, не найдя Молтарновских дома и услыхав, что произошло на «Большевике», она надеялась застать их у Шпильманов. Маня пришла со скорбным известием - Мирьям Коган скончалась. Бедняжка, словно ждала приезда Григория, чтобы попрощаться с любимым и вверить ему сыновей. Под утро она тихонько отошла. Когда начали бомбить, весь дом, словно почувствовавший опасность муравейник, взбудоражено забегал, замельтишился, не вполне понимая происходящее. Испуганная Ребекка, заглянув к Мирьям, нашла её недышащей. Наверное мало было горя в этом доме, теперь оно стало вдвое тяжелей. В зависшей тягостной тишине, раздавались лишь повторяющиеся всхлипывания безутешной Этель. Накапав ей валерьянки, Марк и Изя по второму разу вышли покурить.
Наконец, в двенадцать часов дня и 15 минут, из проснувшегося к жизни громкоговорителя, стали передавать выступление Молотова, подтвердившего в своей речи предположение киевлян о нападении и началу войны с Германией, теперь притихла и Этель. Грозное сообщение глубоко поразило всех. Оно не уменьшило боль и горечь утраты, оставивших их Баруха и Мирьям, но выступая на первый план, в одночасье изменило обычное течение дней. Столь недобрая весть, вызывая реальную угрозу для жизни родных и близких, расстроила все планы на будущее, посеяв тревогу за судьбу всей страны.
Оставив, несколько успокоившихся Этель и Дору, Молтарновские пошли к Розенталям. У трамвайной остановки стояли в ожидании две женщины, встревоженно обсуждая последние события. Одна рассказывала другой услышанную историю об испанских детях, живущих в детском доме, которых привезли в Киев в 1937 году из охваченной гражданской войной Испании. Когда начали падать первые бомбы, персонал детского дома страшно растерялся, не зная, что делать, а ребята уже знали и стали рыть во дворе окопы. Эта новая злоба дня страшила и давила неизвестностью.
Илья и Майя молча сидели на скамейке под растущей во дворе акацией. Где найти слова утешения для мальчика потерявшего мать? Майя, сидя рядом с ним, слышала, как кричало его, переполненное болью сердце. Она взяла его руку и прижав к своей щеке, ласково сказала:» Илюша, твоя мама не оставила тебя, она просто, перестав страдать, поселилась в твоей душе и навсегда останется в твоей памяти, в твоих поступках, во взгляде твоих глаз, она всегда будет радоваться твоим успехам и сопереживать твоим горестям, она твой ангел-хранитель».
– Чуда не случилось, но ты права, она больше не страдает. Папа забирает нас всех в Москву- перебил её Илья.
– Да, я слышала- и тихо заплакала. Обнявшись, они плакали оба.
22 июня, самая короткая в году ночь, сразу изменила слишком многое. Счастливое детство уступило место военному отрочеству, личное горе и страх разлуки отступали перед пониманием всеобщей беды и нависшей над всеми опасности.