Майя
Шрифт:
– Да.- отвечал Марк.
Только мысль о судьбе его родных женщин, помогла избитому доктору собрать в кулак волю и стать к операционному столу. На его счастье, он прибыл вовремя и благополучно провёл операцию. После повторного переливания крови, у больного порозовели щёки и, получив порцию обезболивающего, он спокойно спал.
– Как чувствует себя Сергей Владимирович?- спросил нетерпеливо, ожидавший Марка майор.
– Его жизнь вне опасности- докладывал ему доктор- все параметры в норме и ему сейчас необходим покой.
«Слышь
Гораздо позже, придя в себя, Марк обсуждал с Эммой случившееся и всё не мог понять, как следователь- еврей из вечно гонимого мог превратиться в палача!
«Я не знаю, дорогой, - отвечала Эмма - но думаю, что в окружающем нас мире нет хороших или плохих народов, есть дурные и порядочные люди среди всех.»
Марк нежно гладил поседевшие волосы жены. Оба понимали, что его освобождение - это крайне редкое отступление из правил.
«Мы отнесём твоё возвращение домой в разряд новогоднего чуда»- осторожно обнимая мужа, боясь задеть его поломанные рёбра, прошептала Эмма.
Медицинская рота продолжала принимать раненых, работая под шквальным огнём. Пуля, пробив брезент перевязочной палатки, ранила санитара, оказав ему помощь, Марк вернулся к операционному столу.
«Марк Александрович, немцы!»- вдруг ошарашенно вскрикнула Даша. Обернувшись, доктор увидел немецкого офицера, направившего на него автомат и, в этот же момент, раздался резкий свист падающей бомбы, накрывшей их всех...
Глава 5 Смена власти.
Наконец, пришла весточка от Марка Александровича, его короткое письмо читалось сызнова по многу раз, каждой из трёх женщин и каждая шептала: « Слава Богу, он жив!» В письме Марк писал:
« Здравствуйте, мои дорогие, мама, Эмма и Майечка!
У меня всё хорошо, я жив и здоров. Идут сильные бои, очень много раненых, часами не выхожу из операционной. Зная, как вы волнуетесь, отлучился на минутку написать вам несколько слов. Как вы, мои дорогие? Вы не представляете, как я за вами скучаю. Думаю вам надо постараться и уехать из города. Поезжайте к Семёну в Москву. Берегите себя.
Простите за краткость письма, меня уже зовут к вновь поступившим бойцам.
Обнимаю вас крепко и целую!
15.07.41 Ваш Марк.»
Эта почти записка Марка несколько успокоила всех, но тревогу не сняла, ведь она была написана больше месяца назад.
В конце августа 1-й танковой группе вермахта удалось захватить крупный плацдарм на левом берегу Днепра у Кременчуга. 25 августа немцы начали наступление в сторону Нежина и Конотопа. Не смотря на кровопролитные бои, Войска Красной Армии не смогли остановить движение танков Гудериана и Конотоп, крупный железнодорожный узел связывающий Киев с Москвой,
Школьные занятия в этом году, в связи с обстановкой, начинались не с первого сентября, а с восьмого. Ида Соломоновна, проводив Эмму и Майю из дома, уселась у окна в гостиной и чтобы не сидеть без дела, занялась починкой вещей: то оторвавшуюся пуговицу на блузке пришить, то дырочку на носке заштопать, но сбежать от своих горьких мыслей не смогла и от стоявшего в горле кома тоски по сыну разрыдалась. Утирая платочком слёзы, Ида заметил идущую по дорожке почтальоншу Клаву с увесистой сумкой наперевес. Странно, подумала Ида, почему она не положила почту в ящик, как обычно, а идёт к дому и, почувствовав сильное беспокойство, направилась к входной двери. Клава вручила Иде свёрнутый треугольником конверт, где в скупых казённых словах сообщалось:
«Ваш сын, Молтарновский Марк Александрович, военврач lll ранга в боях за город Киев 14.08.41 года, пал смертью храбрых с честью выполняя свою гуманитарную миссию врача, защитника своей Родины...»
Не издав ни единого звука, Ида грохнулась со стула на пол. Клава не впервые приносила извещение о смерти, наученная горьким опытом, она носила нашатырный спирт с собой в сумке и подсунув открытый пузырёк под нос лежащей в обмороке женщине, пыталась привести её в чувство. Вернувшиеся домой Эмма и Майя, застали Иду сидящей на том же стуле у окна, крайне бледной, с совершенно отсутствующим видом и одновременно воскликнули : «Что случилось?», но увидя лежащую на столе похоронку, обе осеклись на последнем слове: « мам...»; «бабул...»
Невозможно постичь глубину отчаяния от сознания того, что ничего изменить нельзя и ту, такую нестерпимую, рвущую сердце на куски, боль души от свалившегося на них горя. Это слово «горе», столько раз повторяющееся в этом рассказе, было каким-то ненасытным, всё пожирающим, самодовольным чудовищем, которое, как зараза, кочуя с места на место, поражало всё большую территорию и вскоре, не было дома, где бы оно не поселилось.
В эти сентябрьские дни на улицах было по особенному тревожно и напряжённо. По городу сновали в основном отряды военных, шли и шли войска в сторону Дарницы, а люди шептались, что немцы совсем близко. После эвакуации опустели не только отдельные дома, а целые кварталы, например в Липках, где жили только сотрудники НКВД, не было живой души. Частые бомбёжки и грохот отдалённой канонады тяжёлых орудий не прекращался. Но не смотря на бои, и, не спрашивая у войны разрешения, в Киев пришла осень, окрасив в золотисто –багряные цвета парки, скверы, сады, аллеи, улицы, покрыв их жёлтым шуршащим ковром опадающих листьев, и весь город, одетый в эти жёлто-красные тона представлял собой прекрасный пейзаж кисти великого мастера природы. Майя любила бродить с родителями в листопад по парку, теперь, гуляя сама, она собрала букет из кленовых листьев и поставила их в кабинете отца. От упавшего неподалёку снаряда весь дом задрожал, звеня посудой в серванте, керамический горшок с листьями опрокинулся и разбился вдребезги.
Немцы, в попытке создать очередной «котёл,» 10 сентября выдвинули из района Кременчуга на север, навстречу Гудериану мощную группировку. На всеобщую беду, ей удалось сломить отчаянное сопротивление советских войск и 16 сентября у Лохвицы на Полтавщине, окончательно сомкнуть кольцо окружения.
В сложившейся ситуации удерживать далее оборону Киева не имело смысла и Сталин дал приказ войскам оставить город, уничтожив при отходе все мосты.