Мажор для оборванца
Шрифт:
Я сидел на диване, держал на весу перед собой вполне себе такого увесистого младенца с одуванчиковым хохолком и в одуванчиковых ползунках. Пингвинёнок ходить ещё не умел, но сидеть – без вопросов, держал голову гордо, как спортсмен-чемпион. Я смотрел на него, а он на меня ясными серо-голубыми глазами. А ещё кривил рот, морщил нос (хороший такой, папин, не кнопку) и всем видом выражал сомнение в моих способностях присмотреть за ним, пока Ирка носится между кухней и гостиной, заставляя стол всё новыми и новыми блюдами. Пахло, кстати,
– Аргх, а-аргх, – решил он высказать своё недовольство, и Ира, как по волшебству, появилась в дверях с тарелкой в руках.
– Мамочка здесь, – сообщила она кряхтящему и сучащему ножками малышу. Поставила на стол салатник с оливье и погладила Тошку по хохолку. – Побудь пока с дядей Даней.
– Не учи малыша дурному, – сказал я. – Приятно познакомиться, Тоша. Меня дядей Дэном зовут.
– Аргх, а-аргх, – морщась, вновь заявил Тошка. Смотрел на меня обвиняющим взглядом, но что он мог понимать? Ещё «мама» не мог сказать, но ругаться пытался.
– Ты его не так держишь, – заметила сестра и улыбнулась. – Просто посади его к себе на колени. Не нужно его так долго держать на весу. Конечно, ему это не нравится.
Неплохая идея, но всё закончилось тем, что Тошка насквозь промочил мне джинсы. Ладно уж, я это дело быстро замыл.
– Я надеваю ему памперсы, – извинилась Ира, – но только на прогулку.
– С ними в разы проще, – заметил Пингвин.
– Да, но не полезней. Мне несложно пелёнки постирать, – твёрдо сказала сестра, и на этом обсуждение прекратилось.
Я не стал ввязываться в спор, который даже не был спором, так быстро победила сестра. Кто в доме хозяин, сразу стало понятно.
Ира ушла укладывать Тошку, и мы с Пингвином остались в гостиной одни. Он помалкивал, я тоже молчал. Говорить не хотелось, тем более о проблемах, тем более объевшись так, что болт на джинсах пришлось расстегнуть.
– Ира сказала, ты уже знаешь, – прервал молчание Пингвин.
– И ты знаешь? – спросил я.
– Давно уже. Ещё осенью видел его. Они прямо возле дома в машине сосались.
Э-э, что?
– Целовались, – уточнил Пингвин, и у меня от души отлегло. Самую малость. – Я с Геной поговорил и попросил, чтобы он в мой дом больше не приходил. И своего мнения не изменю. Пока он живёт с этим мужиком, его ноги в этом доме не будет.
Расклад сразу стал ясен. Генке отказали от дома. Я не был удивлён – это же Пингвин! Толерантностью он не отличался. Удивляло, что Ира не смогла его переубедить, да ещё и за всё это время. Да, такие вещи не все принимают, но за Генку мне стало обидно.
Ира вошла в гостиную, бросила взгляд на мужа, вздохнула.
– Ты не прав, – сказала она.
– Он твой брат, так что я тебя понимаю. Но у нас сын, и я не хочу, чтобы он думал, что однополые отношения – это норма. Такого не будет. От влияния Гены Антона нужно оградить.
Пингвин не стал спорить с тем, пелёнками пользоваться
– Тоше семь месяцев, – сказала сестра. – Какое такое негативное влияние Гена может на него оказать?
– Такое, – резко ответил Пингвин. – Мало ли, чем он от того мужика заразится. Или с кем он ещё спит. В этой среде… сама знаешь… болезни… Это помимо всего остального!
Слушая Пенгина, я медленно (на самом деле, быстро, аж скворчало внутри) закипал. Его слова доходили, как сквозь слои ваты.
– Заткнись, а, – посоветовал я, но Пингвин не заткнулся, а переключился на меня:
– Ну и, расскажи-ка, в чём я ошибаюсь?
– Для начала ты мне расскажи, какого хрена молчал до сих пор? Я бы ещё осенью с братом поговорил, убедил бы его не ввязываться в эти отношения. И вот, прошло, бл…
У Ирки потяжелел взгляд, и я мгновенно исправился:
– …блинский блин, полгода, и я об этом узнаю от него, от Гены, а не от тебя, Жора, и не от тебя, Ира. Вы хоть с ним говорили? Вы пробовали его переубедить? Вы объясняли ему, что он со своей жизнью делает?
Пингвин скрестил руки на груди. Ира села у стола, выпила стакан воды до дна – кормящая мама, она единственная даже не пригубила.
– Он любит Костю, – сказала она. – В этом всё и дело, Даня. Наш Гена своего Костю по-настоящему любит. Он знает о последствиях, о рисках, он всё это знает, но для него Костя важней. Намного важней даже того, чтобы сюда приходить. Так что ты не думай, что всё это несерьёзно.
Любовь-любовь, любовь-морковь. Я слушал Иру и недоумевал. По слогам и большими буквами недоумевал. Она что, это серьёзно?
Да, Ирка оказалась настроена весьма решительно и стояла насмерть, доказывая, что, во-первых, Гена любит этого своего Костю, во-вторых, для них обоих их отношения очень важны, в-третьих, я недооцениваю их чувства и, в-четвёртых, недооцениваю чувства вообще. Мне в ответ на все эти речи хотелось сказать только одно: «Кака така любофф?», хотя про сучку крашеную тут уже было не к месту.
Пингвин сидел, нахохлившись, скрестив руки на груди, молчал, как партизан на допросе. И я знал, что это значит: они с Ирой спорили уже миллион раз и не пришли к общему мнению. Практический вывод: ввязываться в спор с Иркой не стоило. Она размахивала руками, её глаза блестели, грудь вздымалась, голос звучал громко, чётко и звонко. Настоящая валькирия, прямо флаг в руки и в бой. Сестричка закусила удила, села на любимого пегаса, и её не остановил бы и поезд.
– Ну хорошо-хорошо, я всё понял. – Я даже руки поднял открытыми ладонями вверх. – Сдаюсь. Один любит, второй любит, они любят друг друга. И все эти чувства очень важны, а не простое оправдание для банального траха.