Мажор

Федорочев Алексей

Слышать такое про мать было... обидно.

Но с другой стороны...

Придворный артефактор, для многих - венец карьеры, высшая ступень. Если ей было тринадцать, то ему, значит, пятьдесят девять. Даже для мага солидный возраст.

И - резко вниз! Из-за соплюшки...

Н-да...

– Одно потянуло за собой другое, часть знакомых отвернулась. Тоже тогда... всякое было. Накопления... с ними отдельная история. Так что, оказаться на свободе было странно и дико поначалу. Столько лет - вздохнуть некогда, а тут вдруг... сам себе свободный художник... Помог тогда Симка Веллер. Дядя Сима, хотя вряд ли ты его помнишь, он как-то приезжал к нам, но тебе тогда лет шесть было. Самуил

Иоганнович Веллер. Якобы немец, но поскреби - еврей-евреем. Тогда он был ректором Петербуржского университета. Вывел меня из запоя, загрузил работой. Он, кстати, до сих пор жив, мы переписываемся. Уже не ректор, годы все же не те, он постарше меня лет на десять, но на рождество еще преподавал, может даже и у тебя преподавать будет.

Дядю Симу я, как ни странно, помнил. Может быть потому, что у нас редко были гости, или сам по себе он был запоминающимся, но визит врезался в детскую память.

Хм... а знакомый препод, это неплохо!

– С ним на пару мы добили его проект брони. Опять пошли заказы, деньги. Да и выставили меня все же не с волчьим билетом, оформили все аккуратно, званий и чинов не лишили, наград тоже. Жизнь как-то наладилась. И тут на первый курс приходит ОНА. Надежда. И все повторяется вновь. Только ей уже не тринадцать, а семнадцать. Из неуклюжего подростка она превратилась в роскошную красавицу. На нее смотрели все мужчины, ей оглядывались вслед... а она по-прежнему смотрела только на меня. И вот тут я не устоял. Дальше... дальше ты, наверное, знаешь. Мир не без "добрых" людей, - отец интонацией выделил это "добрых", - нашлись те, кто донес. У нее был выбор - отказаться, уйти... Скандал могли замять. Она выбрала меня и тебя. И это были самые счастливые двенадцать лет в моей жизни.

Отец достал из-за пазухи медальон, где, как я знал, хранился ее редкий снимок - почему-то мама не любила фотографироваться.

– Подойди, - попросил он.

Я снова подошел к его столу.

– Ей отказали во всем - в имени, в приданом. Выставили, в чем была. Из всех ее украшений, у нее остался только этот медальон. Носи его.
– И он, заставив меня склониться, надел мне на шею цепочку.

– А как же ты?

– У меня есть ты.

Сашкин день рожденья - восемнадцатилетие, между прочим!
– мы решили отпраздновать с размахом. Нудные посиделки с родителями, родственниками и редкими одноклассниками, удостоившимися чести быть приглашенными, с кучей вилок на столе, первым официально разрешенным глотком шампанского (только имениннику, кстати, не мне!) и праздничным тортом, мы уже пережили, а сегодня вечером собирались повторить торжество уже чисто своей компанией у Тоньки-медички в общежитской комнате, что она делила с двумя такими же раскрепощенными подругами. Спонсором сего мероприятия, понятно, выступал я - родители у Сашки были хоть и дворянами, но весьма скромного достатка.

На большой перемене мы с Меньщиковым подбивали баланс:

– Шампусик барышням и всякие там шоколадки-мармеладки принесет Кабачков, Торба обещал купить что покрепче, а жратву...

– О, мин херц, гляди, это, похоже, к тебе, - дернул за рукав Сашка, привлекая мое внимание к чему-то за спиной. Оглянулся.

За спиной стояло чучело по имени Маша.

– Чего тебе?

За две недели я уже напрочь позабыл о существовании этой катастрофы, но она не преминула напомнить о себе сама.

– Пётр, мы можем поговорить?

– Говори!

– Наедине.

– Наедине он не может, вдруг ты его совращать полезешь?
– влез Сашка, - А он у нас такой застенчивый, бережет свой цветочек!
– заржал он.

– Сань!
– одернул его я, видя,

как девчонка жутко краснеет.

– Мин херц, не ходи! Она тебя скомпрометирует! И будешь ты женатым во цвете лет!
– продолжал он измываться надо мной и ситуацией в целом.

– Хорош кривляться!
– еще раз одернул я друга, и уже девчонке - Ну, чего тебе?

– Хотя бы отойдем...

У девчонки заметно дрожали губы, то ли от негодования, то ли от страха, так что решил сделать все же несколько шагов в сторону, жестом попросив Сашку остаться на месте.

– Ну?!

– Мне не к кому обратиться... пожалуйста... мне нужно пятьсот рублей, дай мне, пожалуйста, взаймы, - тихо, но отчаянно произнесла малолетка.

– А мне - новый байк и весь мир в придачу! Губа не треснет?

– Пожалуйста, - снова замямлила она.

– Детка, ты спутала меня с госбанком!
– поставил я точку в разговоре, отворачиваясь к Сашке.

– Петя!
– схватила меня за рукав она, - Петя...

– Мадемуазель, я вам не давал права обращаться ко мне так фамильярно!
– всяких там "Петь", "Петруш", "Петюнечек" и других сокращений своего имени я терпеть не мог, а эта мало того, что сократила, так еще и за одежду цепляться стала!
– Для тебя - Петр Петрович!

– Петр Петрович! Пожалуйста, для вас это не деньги, а у меня... у нас дом отобрать могут! У меня сейчас нечего вам предложить, только себя...
– уже шепотом произнесла она.

– ...нулась?!!
– взревел я, резко стряхивая ее руку с своей.

Эта... слов нет... что?! Возомнила себя кем?! Позариться на ее мослы?! Да на ее впуклости только...

Несколько секунд я хватал ртом воздух, пока она не скрылась в толпе учеников.

Отличный день! Отличная перемена!

Все еще кипя от негодования, я ни за что ни про что гавкнул на Сашку, собирающегося отпустить какой-то ехидный комментарий, одним взглядом развернул пару одноклассниц, собиравшихся к нам присоединиться. Это надо же!!! Вот уж прав был Меньщиков! Цветочек, итить его, аленький!!!

Злиться я злился, но огромные серые несчастные глаза не отпускали. Свистнув через пару уроков Санчоса - одного из местных подлипал, учившегося на год младше, поручил ему собрать информацию. Дура-дурой, но быть виновным в чьем-то самоубийстве, а девчонка выглядела так, что эти догадки вполне могли оказаться недалеки от истины, не хотелось. Репутация у нас с отцом была неоднозначная.

– Там, все плохо, Кабан, - "Петя-Пятачок" в старших классах незаметно трансформировалось в "Кабан" и намертво прилипло ко мне, исключение составлял только Сашка со своим "мин херц", - Мать у ней в Екатеринодаре в больнице, брат - наш ровесник - в кадетском корпусе, она уже с месяц одна живет, а подошла пора за дом платить. И, главное - взнос, сука, последний, а не внесешь - дом отберут. Приставы уже на низком старте. И, сука, все всё понимают, а помочь никто не может, - почти сплюнул он последнюю фразу.

Санчос сам был из бедной семьи, так что Машкины проблемы принял близко к сердцу.

– Когда ей взнос платить? Мать-то не выпишут к этому времени?
– Машкина мать все-таки взрослый человек, должна была подготовиться.

– Мать выпишут, дай бог, через месяц, у ней что-то серьезное. И, сука, наверняка все их накопления больница и съест, знаешь же порядок цен! А платить послезавтра.

– Н-да... а офицерское собрание, касса взаимопомощи там?.. она же капитанская дочка?

– Будь здесь мать - могла бы обратиться, а Машка... отцовские друзья вместе с ним и полегли, новых офицеров она скорее всего не знает, а у них своих забот хватает. Где-то перехватить, опять же, мала еще, никто ей таких денег не даст.