Мажор
Шрифт:
По мощности защита вряд ли переплюнет отцовскую - не те у нас с ним весовые категории в мастерстве. Да и то, что не сам буду вышивать, тоже много значит. Зато заряд накапливать должна раза в два быстрее, и кроме защиты там еще кое-что вложено. Отцу точно понравится.
Дни летели.
С отцом снова помирился, вернее оба сделали вид, что ничего не было. Но на новые откровения развести его пока не получалось. Запомнился только один разговор, но он касался не столько его, сколько меня.
– Странно!
– заявил я, заполняя силой одну из цепочек отцовского проекта.
– Что случилось? Что-то не так?
– всполошился отец.
– Все так! Просто думал - в два приема придется,
Как и любой маг, свою силу я холил и лелеял. А размер собственного резерва знал до третьего знака после запятой - иногда и эти крохи много значили. И мне никак не могло хватить того, что было, на эту рунную связку. Но хватило.
– Добрые дела?
– спросил отец.
– А?
– Кого-то спас от смерти?
– переспросил он.
– Э-э-э...
– долго перебирал, но на ум ничто не пришло.
Отец, отложив инструменты, потянулся и уселся в свое любимое кресло:
– Сделаем перерыв, - он сладко похрустел шеей, разминая затекшие мышцы.
– Упражнения делаешь?
– Делаю, конечно! Но там же не может быть рывком! По тысячной в месяц, но никак не единицы!
– Есть еще одна возможность...
– отец, склонив голову, задумчиво смотрел на меня, словно оценивая.
– И какая же?!
– я распахнул глаза, потому что увеличение резерва было моей заветной мечтой.
Отец нарочито заметным жестом включил "глушилку" - артефакт, отсекающий любую возможность подслушать разговор. Поскольку этот был им собственноручно изготовлен и установлен - действительно любую. То есть ценность информации зашкаливала.
– Еще в тридцатые годы была популярна одна теория. Теория "добродетели"...
– Знаю!
– перебил я его, - проходили в школе! Откровения Бейшко и всё такое. Типа: делайте добрые дела, и будет вам счастье и рост резерва! С точки зрения сегодняшней науки - ахинея полная!
– Я читал учебник, спасибо. Но давай все же примем за факт, что в теории энергий я разбираюсь малость получше составителей детских учебников, - на этом месте он презрительно усмехнулся, - а с Бейшко я был даже лично знаком. Это сейчас его выставляют не пойми кем, а в мое время его считали гением.
– Теория же не оправдалась!
– рискнул я возразить, по-прежнему оперируя догмами из известного всем курса истории.
– Не совсем. Сейчас, по прошествии стольких лет, я считаю, что фундаментальной ошибкой его учения была та самая пресловутая благодарность. Во-первых, как ни странно, но фактически очень мало кто испытывает искреннюю благодарность к своим спасителям. Люди эгоистичны. Хотя нет, немного неправильно выразился: просто их "спасибо" недостаточно, чтобы встряхнуть мироздание. Для этого нужны сотни тысяч таких "спасибо". И это если люди нормальные, а то ведь встречаются и такие, которые считают, что им все должны. Я очень надеюсь, что со временем ты научишься их различать. Во-вторых, на мой взгляд, Бейшко вообще неправильно применил термин "благодарность". Это понятие, как мне кажется, ближе к вере. К истовой, фанатичной. И обязательно адресной. Не знаю, обращал ли ты внимание, но все личные клейма мастеров включают в себя полное имя и фамилию. Мое в том числе. Будешь когда-нибудь заказывать - обязательно имей в виду. Это, кстати, одна из причин, почему тебя тоже зовут Петром, а вовсе не потому, что я влюблен в звук собственного имени. И, в-третьих, когда готовили посмертное издание, этих записей в доме Эрика Андреевича так и не нашли, но в своем кругу мы неоднократно этот вопрос обсуждали: действенней всего - посмертное благословление. И я подозреваю, что его убили только для того, чтобы он так и не сформулировал во всеуслышание этот последний постулат. Как бы ни утверждали, что напали на него случайные грабители.
– По твоей логике, когда люди умирают с лозунгом "За веру! За царя! За отечество!" - это самый верный путь для усиления способностей
– выпалил я на его откровения.
– Приятно удивлен, - наклонив голову, отец снова изучающе прошелся взглядом по мне, - Чтобы додуматься до этого вывода, мне потребовалось около двух лет.
Пораженно вскинулся. Не ожидал, что мой скоропалительный комментарий попадет в яблочко.
– В тридцатые у Бейшко было много последователей. Но когда пришло понимание, что метод срабатывает далеко не всегда, даже наоборот - исключительно редко, многие от него отреклись. Сам понимаешь: если творить добро не по велению души, а в расчете на корысть, то разочарование наступит быстро. Еще раз повторюсь: люди - эгоисты. К тому же есть несколько ограничений на этом пути: во-первых, всё та же адресность. Умирая за кого-то, человек должен умирать за конкретную личность, а не за абстрактную высшую справедливость или мир во всем мире. Во-вторых, потенциальный рост резерва не бесконечен. На наше счастье правящая династия стара и сильна, чтобы пользоваться этой уловкой, иначе бы мы не вылезали из войн. И в-третьих...
Отец отвлекся, потому что Николай забарабанил в дверь.
– Петр Исаевич, к вам посетитель!
– Потом как-нибудь поговорим еще. Просто знай: иногда добрые дела воздаются сторицей и не в загробном мире. Поэтому, если можешь кому-то помочь, лучше помоги.
Май, это не только последний месяц учебы, это еще и контрольные с экзаменами. За оценки я особо не волновался - все же учителя помнили, кто попечитель школы, и уж на четверку-то всегда меня вытягивали. Но тут вдруг закусило, захотелось доказать что сам по себе что-то стою, да и вступительные в университет принимать на общих основаниях будут. Отец наверняка своему другу напишет, но лучше и самому постараться.
Оглянуться не успел, а уже стою в строю таких же выпускников с аттестатом, разглядывая бумажный вкладыш. Неплохо, в общем-то. Оценки я и так знал, но приятно было посмотреть на листок, где четверок с пятерками было где-то поровну.
– Мин херц! Загудим?!!
– хлопнул по спине Сашка, отвлекая от мыслей.
– На выпускном?
– скуксился я, - Под бдительным оком директрисы? Ты сам-то веришь?
– А мы после! Девки сессию тоже сдали, завтра звали отметить это дело! Мадемуазель Антонина просила передать, что соскучилась!
– заговорщицки подмигнул он.
– Ха, тогда и нормально подготовиться успеем!
Как мы гудели! Не чета унылому выпускному балу, с которого мы слиняли сразу же, как только стало можно.
– Ребята!
– Пьяно хохотал я, поливая всех вокруг струей шампанского, - Ребята, я вас всех люблю! Вы самые!
– Самые!
– соглашался Сашка, обнимая и целуя сразу двух девушек, - Мин херц! За нас! За нашу дружбу!
– Кабан!
– кричали мне из другого угла, - Кабан, иди к нам!
Общага медучилища гуляла вместе с нами, отмечая конец сессии и скорый отъезд на каникулы. Веселье било через край. Я не помню, с кем целовался, не помню, чье тело раздевал, всё смешалось в дыму и в ритме музыки. К трем ночи лишь самые стойкие оставались на ногах, и я вместе с ними.
В четырнадцать, собираясь дать отцу слово, я чуть было сдурья не произнес: "Всегда ночевать дома". Слава богу, мой отец умнее меня, и переформулировал это по-другому: "Спать дома по возможности" и поставил граничное условие: "До конца июня последнего школьного года", то есть этого. Тоже весьма жесткое ограничение, без его ясно выраженного разрешения я не мог ни с классом в поход сходить (а он не разрешил ни разу), ни куда-то надолго отлучиться. Лишь один раз за два года он позволил съездить на трехдневную экскурсию в Екатеринодар, и то, класс кроме педагогов сопровождали Вершинин и Коняев, почти полностью похоронив все шансы повеселиться вдали от родителей.