Меч ангелов
Шрифт:
– Х-хто тут?! – крикнул он, поводя вокруг бесчувственным взглядом, который в конце концов достиг и меня.
– Я тебя, курву, сейчас… - прибавил он яростно, когда увидел ведро в моих ладонях, и, следовательно, догадался, что именно я был виновником его холодного купания.
Я подбил ему правое колено, а когда ноги под ним подломились, добавил солидный пинок в живот. Он застонал и наблевал себе на ботинки.
– Фе, - сказал я.
– Как можно так вести себя в гостях?
Он отполз так далеко, как только смог, чтобы очутиться
– Алоис Пимке, не так ли? – поинтересовался я.
– Нет, - ответил он сердито.
– Я не знаю никакого Пимке! Меня зовут Тобиас Шуле, ублюдок!
Человек с подготовленным слухом и имеющий опыт в ведении допросов не мог не заметить, что после слов "меня зовут" наступил едва ощутимый миг колебания, словно мой собеседник не мог припомнить свою фамилию. Я сделал ещё шаг и наступил ему на ладонь, на которую он опирался. Крутнулся на каблуке, и вой Пимке заглушил хруст ломающихся костей. Я сошёл с его руки, а он расплакался и прижал ладонь к груди.
– Скотина! Ты мне пальцы переломал! – всхлипывал он.
– Алоис Пимке, не так ли? – повторил я свой вопрос.
– Да, да, Пимке, шлюхин ты сын! Чего ты от меня хочешь? Что, я виноват в чём-то, или как?
Я присел рядом с ним, и он изо всех сил постарался спрятаться между тесно сдвинутых бочек. Ясное дело, это ему не удалось.
– Алоис, мы сейчас установим кое-какие правила, - произнёс я спокойно.
– Я задаю вопрос, а ты на него отвечаешь, стараясь в то же время не обижать Бога богохульствами. Если ты не будешь следовать этим правилам, сломаю тебе вторую руку. А потом займусь другими деликатными частями твоего тела. Зато, если ты будешь вежлив, то выйдешь отсюда и излечишь похмелье вином. Понимаешь меня?
Он молча уставился на меня расширенными от ужаса глазами, но тщательным образом закивал головой. Забавно, но мне показалось, что его страх достиг наивысшей точки, когда я сказал, чтобы он не обижал Бога. Может, в его пьяную голову уже пришло понимание, с кем он имеет дело?
– Хорошо, что мы соглашаемся в этом, - вымолвил я сердечным тоном.
– Я хотел бы также, чтобы ты отвечал на мои вопросы согласно правде, ибо вспомни, что Писание, устами святого Иоанна, в мудрости своей говорит:
Не знаю радости свыше той, когда я слышу, что дети мои поступают согласно правде…
Хм?
– Да-да, конечно, – прохрипел он.
– Ты знаешь некоего Иоганна Швиммера?
–Знаю, господин, ну, то есть, как знаю… Мы порой едва...
– Достаточно!
– Я поднял руку, и он посмотрел на неё, а его лицо исказилось от страха.
– Наводнение может быть не менее вредно, чем засуха, дорогой Алоис.
По придурковатому выражению его лица я увидел, что он не понял и не оценил мою лёгкую, забавную и весьма меткую метафору.
– Не болтай лишнего, только отвечай кратко на вопросы, понял? Ну! Сколько тебе дал Швиммер за помощь в похищении Илоны Лёбе?
–
– Это не я, господин, клянусь головами детей моих!
– И сколько их у тебя?
–Трое, господин, трое, и жена больная... – он резко замолчал, очевидно, вспомнив, что я говорил о лишней болтовне.
Забавно, что у них всегда трое детей. То ли какая-то магия, то ли что?
– Может, поломать тебе другую руку?
– Спросил я.
– Нет, господин, умоляю вас, я не похищал эту девушку, Бог свидетель.
– Слёзы на его щеках мешались с кровью и стекали на подбородок. Выглядело жалко.
– Странно, - сказал я задумчиво.
– А говорили, что ты был одним из двух мужчин, которые побили охрану и забрали девушку.
– Нет, господин, нет, это не я! Чтоб я кого побил? Смотрите сами, вы же меня отлупили безо всякого труда…
Несомненно, невзирая на ужас, он нашёл рассудительные аргументы в свою пользу, что я приписал своеобразной скорости его ума (а может, всего лишь недюжинному инстинкту самосохранения?). Понятно, что я был почти с самого начала убеждён, что он не имеет ничего общего с похищением. Я радовался, что первое впечатление меня не обмануло: Пимке не был похож на похитителя.
– Говорят, что тебя хорошо рассмотрели, – тем не менее сказал я, чтобы его припугнуть, а он снова разрыдался и заблеял что-то через прижатые к лицу ладони.
– Следовательно, кто, если не ты?
– спросил я. – Может, даже, я и готов был бы тебе поверить, - прибавил я задумчиво, - но я должен найти настоящих виновников. Послушай, Алоис, твой приятель обвинён в ереси. Либо я должен буду отвести тебя в подвалы Инквизиториума и подвергнуть официальному допросу, либо ты захочешь поговорить со мной искренне, здесь и сейчас?
– Господи, Боже мой, - простонал он.
– Иоганн еретик? Вы ошибаетесь, господин...
– Обвиняешь меня во лжи?
– процедил я с ядовитой сладостью в голосе.
– Нет, господин, верю вам как Богу.
– По его пальцам стекала кровь, смешанная с соплями.
– Может и был, что я там знаю…
– Ты ведь знаешь, кто с ним был, правда?
– Нет! Ничего не знаю!
– Алоис, ты помнишь, что Мудрая Книга гласит:
Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня?
А ты не хочешь рассказать мне всей правды о человеке, которого, как ты утверждаешь, едва знал? Так мало значит для тебя Господь Бог?
Он крепко обхватил меня за щиколотки и уткнулся лицом в мои сапоги.
– Отпустите меня, господин, я невиновен… – бормотал он.
Я вырвался из его объятий и отступил на шаг. Отстраняя голову, я толкнул его носком сапога над верхней губой и сломал ему нос. Он взвыл и схватился за лицо. Отполз снова под бочки, плача и причитая.
–Не радует меня причинение боли, но я вижу, что должен буду взяться за тебя всерьёз, - промолвил я.