Меч и Крест
Шрифт:
— Вот этому я как раз нисколько не удивляюсь, — хмыкнула Даша, — учитывая, что именно там у нас все и началось.
— В общем, — вернулась к предыдущей теме студентка, — до революции те, кто хотел заслужить покровительство темных сил, шли и оскверняли Свято-Печерскую лавру. Бедняки — желая разбогатеть, карьеристы — чтобы достигнуть власти. Воры, которые хотели, чтобы им фартило в делах, прокрадывались туда ночью, чтобы что-то украсть. А когда советская власть начала войну с религией, именно Лавра стала их первой жертвой, а первым новомучеником православной церкви — Киевский митрополит
— Так че, коммунисты тоже были сатанистами? — заинтересованно перебила ее Чуб. — И нашу Кылыну тоже они?! В смысле, не коммунисты, а…
— Да, — поняла ее Маша. — Мы ведь даже не задумывались, отчего она вдруг умерла.
— Может, больная была. — Даша, уже было поднявшаяся на несколько ступенек, снова затормозила посреди лестницы и начала спускаться обратно.
— Но я видела ее за пять минут до смерти, и она чувствовала себя просто прекрасно.
— Всякие болезни бывают… Стой! — Даша сделала шаг вправо, мешая Маше пройти. — Ты, по-моему, в главное не врубилась. Лидер-то у сатанистов кто? Твой красавчик!
— Они не сатанисты, они диггеры! — мигом набычилась Маша.
— Только не говори мне про его алиби! — взвилась Чуб. — Сама подумай. — Она привычно выставила вперед руку и начала загибать пальцы. — Во-первых, вторая жертва — его подружка. Во-вторых, он историк, как и ты. А кто еще из нормальных людей помнит про какие-то дореволюционные дьявольские обряды в Лавре. Я, например, слыхом о таком не слыхивала! В-третьих, ты сама говоришь: диггер, пещерный… Ну а в-четвертых, причесон у него точь-в-точь, как у того террориста в музее, — хвост сзади!
— Хвост — это не примета! — возмутилась Маша. — Зачем Миру картину резать? Кылыну мог убить только тот, кто видел ее последним! А значит, это сделал тот человек, который зашел туда передо мной! Папин сотрудник. Только папа сказал: он всего один день проработал, а потом исчез. А вчера я его на Старокиевской горе видела, когда за велосипедом ходила. И лишь только я задала Василисе вопрос про Лысую Гору, он тут же подскочил и сразу заинтересовался.
Даша недоброжелательно скривилась. Сообщение о том, что Маша случайно встретилась с ее рыжим, впечатлило ее куда больше, чем факт, что тот видел убитую последним. Несмотря на загадочную двуликость сантехника-искусствоведа, представить себе, что рыжий и продуктивный — убийца-сатанист, она отказывалась в категорической форме!
— Вот и считай, — завелась Маша. — К Кылыне последний зашел. Был здесь в первый день аварии, а потом исчез. Выставку организовал. Мистикой интересуется и Булгакова обожает. Он мне сам сказал…
«…и еще зачем-то подарил мне свою цепь», — закончила она про себя.
Но сообщать подруге, что парень, при одном упоминании которого Даша начинает плеваться огнем, как ревнивый примус, сделал подарок ей, Маша не решилась.
— Булгаков — это не примета! — подколола ее Чуб. — Так с лягонца можно предположить, что ее убили мы трое! Мы ж выбежали из кабинета последними, а ты у нас вообще Булгакова наизусть шпаришь и задаешь своим преподавателям подозрительные вопросы про Лысые Горы. И отец твой все время тут тусовался, — может, он твой сообщник! А убийца, кстати, вообще мог влезть к Кылыне в окно — там первый этаж. Сколько прошло до того, как мы зашли?
— Минут десять… Логично, — затихла Маша. — Никаких доказательств у нас нет, только предположения. Так можно кого угодно заподозрить.
— Да хоть его! — подхватила Чуб, подбрасывая подбородок в сторону невнятного существа мужского пола, стоявшего на верхней площадке лестницы, возле ворот, ведущих на территорию церкви.
У существа было бледное припухшее лицо и никому не адресованная дряблая улыбка, выдававшая в нем обитателя Павловской больницы. И взглянув на него, Маша невольно подумала, что они, нормальные люди, даже не замечают, что всегда держат свой рот, отпуская его только во сне. Да и то не всегда: ее мама вечно спала с недовольными, плотно сжатыми губами.
— Мы ведь и забыли, что тут сумасшедший дом рядом! — Даша протянула Маше руку, свидетельствовавшую об их мирном консенсусе, и та, помедлив, вяло пожала ее в ответ.
— А зачем ты ногти обрезала? — буркнула она, разочарованная крахом своих выводов.
— Один сломался, пришлось остальные подравнять, — спешно соврала Даша Чуб, непроизвольно и нервно помахивая пластиковым кульком с кока-колой.
— А почему только на одной руке?
— Так вторую жалко было. — Это была уже чистая правда.
— Ладно, пошли, — вздохнула Маша печально. — Тебе ведь еще в клуб надо.
— Здравствуйте, — вежливо поприветствовало их существо с дряблой улыбкой. — Я — Митя!
Однако прочие обитатели Кирилловской горы, проходившей под общим адресом Фрунзе, 103, встретили вновь прибывших куда менее дружелюбно.
На дверях церкви висела картонка с надписью «Закрыто», что, учитывая последние события, было совсем не удивительно. А рядом с предостерегающей надписью стоял нервозный, нахохлившийся священник и неприязненно взирал на безбожную группу иностранцев, окруживших кольцом…
— Василиса Андреевна! — остолбенела Маша. — Опять!
— Та самая? — переспросила Даша. — Вот тебе и еще одна подозреваемая! Чего она, спрашивается, тут тусуется?
— Да нет, — торопливо оправдала преподавательницу Ковалева. — Она экскурсиями подрабатывает, при каком-то фонде. К ним постоянно зарубежные спонсоры приезжают. А Вася историк уникальный.
— Ну так пойдем, послушаем! — предложила Даша и энергично потащила неохотную Машу в сторону экскурсантов.
Держа ее за руку, Чуб начала бескомплексно протискиваться сквозь частокол мужских спин.
— …церковь, построенная в середине XII века как собор Кирилловского монастыря, — приблизился к ним голос Василисы. — В конце XVIII века древний монастырь был упразднен, а в 1803 году в его помещениях разместили дом для душевнобольных. В конце XIX века реконструкция церкви была поручена профессору истории искусств Адриану Прахову, известному тем, что он привлек в Киев таких гениальных мастеров, как Михаил Врубель, Михаил Нестеров и Виктор Васнецов.
— Ой, — шумно обрадовалась Даша. — Слышишь, про Катиного мужа рассказывают!