Меч и Крест
Шрифт:
— Если в рецепте написано одно, значит, надо класть одно, — заспорила с ним Даша Чуб.
— Кто ты такая! Да ты мне в котятки годишься! — немедленно разозлился кот. — Вы ведь дадите мне лизнуть, пр-р-равда, хозяйка? — Прыгнув под ноги Кате, котяра демонстративно потерся о ее колено.
— Эх, ты, — снисходительно сказала та, — кто корм купил, тот тебе и хозяйка.
— Помните, — внезапно сказала Белладонна, — действие длится только тринадцать часов.
— С чего это вдруг? — поспешно заглянула в книгу Даша. — Тут такого нигде не написано!
— Вы не настоящие, — умудренно промурчала Белладонна, —
— Это дискриминация! — зычно возмутилась Даша. — Что ж это получается, а? Как сидеть каждую ночь на горе — так настоящие, а как для дела или поразвлечься — так рылом не вышли. Несправедливо!
Белладонна презрительно почесалась.
— Bay! Катя! Телефон! — взвизгнула Чуб и, споткнувшись о табурет, понеслась в комнату.
Дображанская вынула из холодильника аккуратно завернутые в полиэтилен сердца и бросила их размораживаться в раковину.
— Че-че? Че-то плохо слышно? Че? Где? Из автомата? — донесся до нее заполошный Дашин крик. — Ты че, совсем того? Не суйся туда без меня, слышишь! А че, я через пять минут буду! Через пять! Выходной — улицы пустые. И пони мой у тебя в подъезде прикован. Все! Жди! Чао!
— Так всегда, — понимающе сказала Даша. — Сначала родители рожают детей, а потом мешают им жить! Закрыть в комнате, будто тебе четыре года! Ну ниче, вот когда ты недельку домой не придешь, они быстро поймут, кто кому пепельница. Жить нам есть где, и ты сто лет как совершеннолетняя — заставить никто не может. Нужно только дать им понять, что заставлялка кончилась!
— Папа переживать будет, — неуютно вздохнула Маша.
— Не будет. Ты ж говоришь, он нормальный. Если ты оставила записку, что поживешь у подруги, то есть у меня… Ладно, может, объяснишь, наконец, зачем мы сюда приперлись? Жуть, конечно, что у твоего отца друга убили. Но мы-то тут при чем? — недовольно спросила Чуб.
Недовольство ее было продиктовано еще и тем, что семимаршевая каменная лестница, прилепившаяся нелепым и длинным зигзагом к Кирилловской горе, все не кончалась и не кончалась. И было очень жарко — до того как они приехали сюда, Даша и не замечала, что в Городе стоит такая одуряющая жара.
— У меня еще дела, мне в клуб заскочить надо, — пропыхтела Чуб, стаскивая блестящий пиджак.
Остатки одежды под ним были полным неликвидом, но лучше уж быть бомжом, чем барбекю.
— Я ведь тебя не заставляла, — напомнила Маша.
— А что, — возмутилась Землепотрясная, — мне тебя одну отпускать? Сатанисты уже двух человек убили!
— А если трех? — спросила ее спутница.
Она резко обернулась и уставилась на Дашу в упор:
— Ты помнишь, что говорила Кылына? «Я стала первой, но будет и вторая, и третий». Вторая и третий — значит, женщина и мужчина! Рита и Николай Петрович!
— Слушай, — с сомнением булькнула Чуб, — я понимаю твои чувства в плане папы. Но наш труп ты сюда за уши притащила. Ладно, о’кей, — внезапно согласилась она.
Две смерти знакомых людей за два дня могли подломить и не такую библиотекаршу. И в подобной психологической ситуации стоило пойти Маше навстречу…
— Давай сходим по-быстрому, посмотрим, че там!
Миновав пасмурную подругу, Даша резво зашагала вверх по лестнице и остановилась, не дойдя последних ступенек.
— Bay! — заорала она. — Вот это да! Это же моя церковь!
— Тебя здесь крестили? — уточнила Маша хмуро.
— Нет, — взвизгнула Даша. — Та, которую я на небе видела. С крестами и зелеными куполами! Мама родная! — потрясенно прозрела она. — Вот зачем они нас сюда зазывали! Мы должны были предотвратить убийство!!!
— Какое? — побелела Маша.
— Оба! — возбужденно замахала руками Чуб. — Может, они и позавчера нам маяковали, только мы все в отрубе были. Как же ты догадалась?
Маша Ковалева, всего полминуты тому изложившая подруге свою логическую связку, только вцепилась зубами в губу.
«Это я виновата!» — обморочно подумала она.
Возможно, они и не могли спасти Риту, но дядю Колю…
Конечно, Даша не могла узнать Кирилловскую в проекции сверху, но она…
— Это я виновата! — убежденно обвинила себя Маша. — Я должна была расспросить тебя: какая церковь, сколько куполов, где стоит, что рядом. Я могла вычислить ее! И Николай Петрович был бы жив…О-о-о-о-о! — Она быстро заморгала глазами, пытаясь остановить подступающую течь слез.
— Нет уж, стоп! — разозлилась на ее приступ самобичевания Даша. — Во-первых, еще неизвестно, кто бы кого остановил — мы убийцу или убийца нас. Ты кем себя возомнила — защитницей Киева? Типа трех богатырей? А скажи мне, типа богатырь, ты драться умеешь? Или, может, у тебя волына есть? Вот Катя здорово машется, — вспомнила Чуб, с уважением потрогав свой синяк на скуле. — И это еще спросонья! А как бы ты их останавливала, ась? «Ай-ай-ай, нехорошо, не трогайте этого хорошего дядю!» Я тебе так скажу: то, что тот штемп с ножом в музее бросился от меня, а не на меня, — это мне очень сильно повезло. Иначе лежала бы я уже в морге с дыркой в почках. Нужно смотреть на вещи реально, Маруся!
Маша кивнула, молча проглотив нелегальную «Марусю», вместе с несостоявшимися слезами, — как ни странно, Дашин наезд действительно принес ей облегчение.
— Здесь трубы лопаются уже третью ночь, — вернулась к своим реальным, логическим, способностям она. — Считалось, что это происходит из-за обвалов в пещерах. А обвалы — из-за диггеров. Но сегодня папа сказал: то, что случилось, не могло произойти из-за случайного эха. Это был взрыв.
— Взрыв? — потряслась Даша. — Землепотрясно!
— Именно! Такой, что аж земля содрогнулась. И папа чуть не погиб. А дядю Колю нашли утром прибитым к воротам Святой Брамы.
— Где-где?
— На центральных воротах Печерской лавры.
— Но зачем они оттащили его туда? — поразилась Чуб. — Это же на другом конце города.
— Я знаю зачем, — скорбно сказала Маша. — Лавра всегда считалась в Киеве Святой землей. Главной киевской святыней! Да и не только киевской — всея Руси. А сатанисты никогда не выдумывают ничего нового. Потому дьявола и называют обезьяной Господа Бога. Все сатанинские обряды — это христианские с точностью до наоборот. Они крестятся обратным крестом, вешают распятья вверх ногами, читают «Отче наш» в обратном порядке… Кстати, поэтому Андреевский спуск называют «перевернутым» и «чертовым» спуском. Это единственная улица в Городе, номера домов которой идут не от центра, а к центру.