Меч и щит
Шрифт:
Глава 15
Погруженный в воспоминания, я и не заметил, как день сменился вечером, а вечер стремительно перерастал в ночь. Уголек давно перешел на шаг и явно давал мне понять, что пора бы остановиться на ночлег. Я огляделся — куда же меня занесло — и увидел, что мы по-прежнему движемся берегом Магуса и меня окружает с трех сторон не то лес, не то сад… В темноте не разберешь.
Что ж, это место подходит для ночевки не хуже любого другого, решил я и, спешившись, расседлал Уголька и отправился на поиски хвороста. Мне повезло: кроме хвороста я добыл неосторожного зайца, убив его ударом ветки по носу. Я развел костер, снял с зайца шкурку и насадил тушку на заостренную палочку. Пока он жарился, я глядел на огонь и вспоминал погребальный костер, на котором выпускали для странствий по мирам душу
— Вы не имеете права нас казнить! — голосили они. — Мы подданные. императора! Мы романские граждане!
Их вопли пробились наконец сквозь окутавшую меня лотную пелену горя, и я соизволил уделить купцам каплю своего внимания.
— Отведите их вон на тот взгорок, — показал я телохранителям, — и повесьте на самых высоких деревьях. Кажется, оттуда видна Романия, пусть полюбуются напоследок своим источником всяческого права.
Телохранители увели вопящих купцов, и на сей раз никто не заикался насчет дурного влияния душ не зарытых в землю врагов. Все знали, что душа повешенного не может выйти из своего тела, и когда тело это наконец валится само, то исклеванная воронами вместе с плотью душа будет настолько слабой, что не сможет причинить людям никакого вреда. В Антии такой казни — повешению с запрещением снимать — подвергали за особо тяжкие преступления вроде отцеубийства, и я посчитал, то эти ромеи вполне заслужили ее, особенно когда увидел неотапливаемый сарай, где вратники держали свой живой товар.
Чтобы насыпать над прахом сожженных курган, требовалось сперва прогреть землю, иначе бы ее не взяли найденные в лагере кирки и лопаты. Пришлось разломать на топливо все избы, в том числе сруб с узкими окошками под самым потолком, в который можно было проникнуть только через самый настоящий подземный ход, высотой в полтора человеческих роста, ведущий к терему в центре лагеря. В этом срубе мы нашли уже умирающую вороную кобылу и ее новорожденного жеребенка.
Гейр посчитал это довольно странным и позвал меня. Я тоже недоумевал, зачем тратить столько трудов на укрывание какой-то кобылы — и, главное, от кого? От своих же? Увидя глаза жалобно заржавшего при моем появлении жеребенка, я решил: «Спасу хотя бы его». — и велел уложить малыша на освобожденные от продовольствия сани. Усевшись на облучок, я тряхнул вожжами и погнал лошадь к Смартигану. В деревне я остановил сани возле самого большого дома, посчитав, что тут должен жить влиятельный человек. Взбежав на крыльцо, я замолотил кулаком в дверь. Долго никто не отзывался, наконец дверь приотворилась и высунулся тщедушный бородатый малый в портках и долгополой рубахе.
— Есть в деревне недавно ожеребившаяся кобыла? — резко спросил я, не дав ему сказать ни слова. — Отвечай!
— Вроде бы есть, у Согла, — неохотно ответил бородач, глядя мне через плечо. — По…
— Никаких но, — отрубил я. — Пошли, отведешь меня к нему. Живо!
— Сейчас, только накину что-нибудь, — буркнул малый и скрылся в избе.
Через короткое время он вернулся в тулупе, шапке и сапогах из валяной овечьей шерсти и пошел впереди, ведя лошадь под уздцы. Дойдя до избы Согла, он вызвал хозяина и, косясь в мою сторону, сказал, что мне требуется. Согл мялся, не решаясь ни согласиться, ни отказать, пока я не успокоил его:
— Не волнуйся, я щедро заплачу. А если тебе нужны не деньги, а лошадь, приходи к лагерю и получишь даже двух коней из нашей добычи.
— Э-э, вам хорошо говорить, — заворчал Согл. — Вы налетели и ушли, а из Мулетана потом снова приедут эти… Прознают, что мы помогли увести у них арсингуя, и тогда всю нашу деревню…
— Арсингуя? — прервал я его излияния, не в силах скрыть удивления.
Неужели
— Ты хочешь сказать, что этот жалкий заморыш — арсингуй? Да за кого ты меня принимаешь?
— Ну не знаю, — пожал плечами Согл. — Может, вы и перепутали его с каким другим. Но ведь это из-за него вы сюда явились, разве нет?
— А, так ты решил, что я затеял поход ради этого Жеребенка? — Настроение у меня тогда было не из веселых, но, задавая этот вопрос, я еле сдерживал смех.
— И ради его матери, конечно, — уверенно кивнул Согл. — Хоть эти и старались сохранить тайну, у нас вся деревня знала, что они украли в Сакаджаре жеребую арсингуйку и теперь берегут ее пуще глаза, боятся, как бы кто не увел. Видно, ей пришло время ожеребиться, а тут и вы нагрянули. Нам не простят, если мы поможем увести коней, так что…
— Так что кончай болтать и выводи свою кобылу, иначе я не прощу тебе, если этот жеребенок умрет, как его мать, — пригрозил я. — А мести вратников не бойся. Во всяком случае, из Мулетана никто больше сюда не явится.
— Почему? — спросили хором Согл и бородач, страх и недоверие в их глазах боролись с надеждой.
— Потому что я его сжег со всеми, кто в нем находился, — просто ответил я и повторил: — Выводи кобылу.
Согл подчинился и отправился на конюшню. Вскоре он вывел оттуда светло-соловую лошадь, явно никогда не ходившую под седлом.
Я взял жеребенка на руки и осторожно поднес спереди к кобыле. Та сначала обнюхала его, а потом, видимо признав, вылизала от носа до хвоста. После этого можно было подпускать его к сосцам. Он жадно приник к ним и долго не отрывался. Наконец он насытился, и я снова уложил его в сани, а кобылу привязал к ним сзади за недоуздок. После чего развернулся и поехал в лагерь, где уже был почти закончен курган.
Больше нас тут ничто не задерживало, и я приказал готовиться к возвращению домой. Согл, кстати, так и не явился ни за деньгами, ни за лошадьми, и я приказал тем, кто закупал в Смартигане продовольствие, оставить у его избы пару трофейных коней. Уж не знаю, осмелился ли он их забрать…
А мы тронулись в обратный путь и шли не спеша, чтобы не утомлять кормящую мать. Дойдя до Хвиты, увидели на пороше свежие следы: Кольбейн управился раньше нас и уже возвращался. По дороге домой я то и дело посылал людей на высившиеся неподалеку холмы посмотреть, не видно ли посреди леса дымков. Я знал, что без огня спасшиеся вратники неизбежно замерзнут в лесу. И стоило дозорным заметить хоть одну черную струйку, как я останавливал отряд и устраивая облаву. Тем же, как я впоследствии узнал, занимались и ухрельцы. Как только они убедились, что вратники разгромлены, эти «храбрецы» устроили охоту на случайно уцелевших, которых на севере, кстати, было больше, чем на юге, где поработал я. Кольбейн не сразу догадался посылать стрелков в лес и перекрывать вратникам путь к бегству, хотя, расправляясь со своей долей лагерей, он в целом применил ту же тактику, что и я. Я же говорю, мы с ним почти ни в чем не расходились по военным вопросам.
Домой мы вернулись без дальнейших приключений, и я сдал казначею кувшины с золотом и драгоценностями. Но перед этим я своею властью наградил золотыми браслетами, или пряжками, или заколками для плащей, всех своих стрелков. Могут сказать, что я благоволил к своим воинам. Не буду спорить, но я считал, что они это заслужили. Знаете, каково натягивать лук в лютый мороз, когда плевок превращается в ледышку, не успев долететь до снега? Это копье или меч можно держать и в рукавицах, а из лука в рукавицах не постреляешь, тут годятся только кожаные перчатки с отрезанными пальцами. У всех моих стрелков после боя были красные руки. В память об этом я за счет своей доли справил им всем красные кожаные перчатки.