Меч и щит
Шрифт:
— Мне послышалось или тут и правда кто-то заикнулся о чести ромейского оружия? Разве таковая существует? По-моему, с тех пор, как хари после битвы при Региллах помочились на трофейные мечи и копья, ромеи не одержали ни одной победы, и, стало быть, ни о какой «чести ромейского оружия» говорить не приходится.
Мои слова заставили ромея в красном сначала побелеть, а потом побагроветь.
— Да вы хоть знаете, кто мы такие?! — прогремел он. — Мы служим в охране постоянного представителя рекса, сената и народа Романии, и в нашем лице вы оскорбили весь Квадратный Трехчлен.
— А нам это не впервой, — нагло ухмыльнулся Мечислав, разминая
Потрясенный ромей даже задохнулся от возмущения. Когда он снова обрел дар речи, то обратился не к нам, а к своим соратникам:
— Ну и повезло же нам, парни! Ведь это те самые святотатцы и злоумышленные пособники usurpatrix, выдачи которых наш Любимый Император потребовал у всех сопредельных и несопредельных государств! За поимку и доставку этих преступников на справедливый суд нашего рекса обещана награда! Двадцать пять тысяч денариев за голову! А тут их четверо! Представляете, сколько деньжищ нам отвалят?!
Глаза у ромеев загорелись восторгом. Они уже видели себя обладателями несметных богатств, каких им не заработать даже за сто лет беспорочной службы.
Ромеи двинулись на нас всей толпой. Я спокойно встал, допил вино и запустил кружкой в багровую рожу сребролюбца в красном плаще. Тот ловко увернулся, и кружка угодила в лоб следующего за ним милита. Тот рухнул под ноги своим товарищам, но их это не остановило. Я обогнул стол, и мы с братьями отгородились им от толпы, а потом, дружно оттолкнувшись ногами от стен, рванули с ним на живую стену из ромеев, как с тараном на крепостные ворота. При этом я, разумеется, заорал «Файр!», а братьям оставалось только поддержать мой возглас, ставший с того времени нашим слоганом [50] . Пока мы с Мечиславом и Фланнери, врезавшись в строй ромеев, нещадно молотили их кулаками, Агнар повел себя неожиданно — он почти без разгона пробежал по стене, шедшей к стойке, и, миновав ромеев, опять перебрался на пол, успев по пути пнуть двух-трех по головам. Решив, что он пытается удрать или зайти им в тыл, шестеро милитов повернулись к нему. Но Агнар, не обращая на них внимания, подскочил к мирно сидевшему за столом верзиле в пурпурных сандалиях и, прежде чем тот успел подняться, резким пинком вышиб из-под него стул.
50
Слоган (туатск.) — боевой клич.
Верзила очутился на полу. Подхватив стул, Агнар с размаху опустил его верзиле на голову, да так, что предмет мебели разлетелся в щепки. И только после этого Агнар перескочил за стойку, откуда уже давно сбежал хозяин, и принялся осыпать ромеев всем, что попадалось под руку. А так как снаряды ему попадались не всегда удобные для метания, то, естественно, какая-то часть их угодила не в ромеев, а в посетителей, которые еще не успели выбежать из таверны с криками «Стража! Стража!».
Завсегдатаи побежали, правда не все. Некоторые охотно вступили в побоище, которое развернулось в пивном зале. Многие из них ромеев явно не любили (а за что их, собственно, любить?) и теперь с упоением гвоздили всем, чем могли. Правда, попались и желающие добраться до засевшего за стойкой Агнара, но они столкнулись с рвавшимися туда же ромеями и только мешали им.
Бой быстро становился неуправляемым, и я решил, что пора и честь знать, пока не подоспела городская стража. Выхватив из ножен меч, я закрутил им двойной омикрон, вынуждая мельтешивших кругом ромеев и прочих раздаться в стороны. Подбежав туда, где с потолочной балки свисал на цепях один из бронзовых светильников, я подпрыгнул, достав его концом клинка. И благоразумно отскочил, чтобы меня не обдало брызнувшим маслом. Видимо, хорошие идеи приходят в умные головы одновременно, — Фланнери проделал то же самое с другим светильником, двинув по нему навершием посоха. После чего он направил посох на разлившееся по полу масло. Оно весело заполыхало, разом отрезав от нас половину зала. Оставшихся на нашей половине — человек десять, не больше — мы живо отправили к праотцам.
— Агнар, выводи лошадей! — скомандовал я. — Остальные — за мной! — И бросился по лестнице наверх, прыгая через три ступеньки.
Фланнери и Чеслав от меня не отставали, и я крикнул брату-магу через плечо:
— Не забудь снять с нашей комнаты свое заклятие, а то еще напоремся!
— Не волнуйся! — отозвался Фланнери. — Оно всего лишь шумовое, для отпугивания любителей поживы, а не уничтожения их.
— Шум нам тоже ни к чему, — прокричал Мечислав. — Отвлекать нас будет, еще забудем что-нибудь ценное!
Тут мы подбежали к двери, и Фланнери отворил ее, направив посох. Этим он, очевидно, снял и свое заклятие, потому что никакой шум не мешал нам подхватить седла и сумки и броситься дальше по коридору к лестнице, выводящей прямо во двор. Там мы догнали толпу спасающихся от пожара полуодетых постояльцев, прошли сквозь нее по телам не успевших вовремя уступить нам дорогу и увидели Агнара. Он уже вывел из конюшни Уголька и Сполоха, а заодно и прочих лошадей, имевшихся в конюшне. Вот тут-то и появилось это диво — Пивной Вампир. Он вышел вперевалку из-за угла — большой, невероятно толстый, в тунике и сандалиях, и тоскливо взвыл:
— ПИИИИ-ВОООО!
— Ты думаешь, это он? — спросил я у Фланнери. — Магнус?
— Вне всяких сомнений, — ответил брат, присматриваясь к пивному вампиру с сугубо научным интересом, как будто исследовал редкое явление. Впрочем, по его словам, этот бывший мегалоф таковым и был. Я имею в виду, редким явлением, а не мегалофом.
— А с чего он так взбесился? — спросил Агнар.
— Наверно, почуял пиво на шизахнаре, — догадался я. — Такого ему небось не доводилось пробовать.
— И не доведется, — отрубил Мечислав. — Довольно с нас и одного Великого Писателя, надравшегося за наш счет.
— Совсем не ценишь ты литературы, брат, — покачал я головой с притворной печалью.
— Я не ценю писак, — огрызнулся он, не принимая моего иронического тона, и я вернулся к более насущным заботам.
А забота тогда у нас была одна — как можно быстрее очутиться как можно дальше от Тар-Хагарта.
И в этом нам совсем не помешают добытые Агнаром лишние лошади.
Я сообразил, что выгнал он их из конюшни вовсе не из любви к животным, а чтобы обеспечить себя и Фланнери средствами передвижения. Что ж, похвальная предусмотрительность. А также забота о родных. Похоже, этот убежденный одиночка внезапно почувствовал, что мы ему как-никак семья…