Меч ислама
Шрифт:
Не один злосчастный иудей, заблудший мавр, христианин, подозреваемый в ереси, доставленный сюда служителями инквизиции, чувствовал, как уходит страх, а взамен появляется уверенность, что в таком месте с ним ничего плохого не случится. Первое впечатление подкреплялось доброжелательным отношением судей.
Такая доброжелательность приятно удивила леди Маргарет наутро после прибытия в Толедо. Ее привели из убогой камеры, где были стол, стул и соломенный тюфяк и где Маргарет провела, кипя от возмущения, страшную бессонную ночь.
Стражи, два мирских брата-доминиканца, провели ее в маленькую комнату, где уже ждали судьи. Окна комнаты выходили в сад, но были расположены так высоко, что, пропуская массу воздуха и света, не давали никакого обзора.
В этой казенной комнате с белеными стенами заседал духовный суд, призванный провести расследование по ее делу. За длинным сосновым столом с распятием и Евангелием в кожаном переплете меж двух высоких свечей сидели в сутанах с капюшонами трое: председательствующий фрай Хуан де Арренсуэло, по правую руку от него – священник епархии, по левую – помощник прокурора. Сбоку, судя по перьям, дощечкам и чернильнице, – нотариус трибунала, а рядом с ним – человек, не входивший в состав суда и даже по существующим правилам не должный присутствовать на заседании. Это был доносчик, фрай Луис Сальседо, допущенный к участию в заседании отчасти из-за особого характера дела, когда сокрытие личности доносчика не имело смысла, отчасти из-за прекрасного знания им языка обвиняемой, что делало его присутствие в суде необходимым.
Деревянная скамья у стены и табуретка возле стола довершали унылую обстановку.
Доставленная охранниками леди Маргарет разительно отличалась от раболепных, панически испуганных пленников, обычно представавших перед трибуналом. Она держалась гордо, почти высокомерно – твердая походка, высоко поднятая голова, морщинка досады, неудовольствия, чуть ли не угрозы, меж красивых бровей. Так важная леди взирает нахмурившись на мелких чиновников, чинящих ей помехи.
И ее красота, непривычная в здешних краях, сама по себе могла взволновать этих аскетов. На Маргарет было все то же темно-красное бархатное платье с узкими фижмами, не скрывавшими гибкой стройности ее тела. Низко вырезанный корсаж открывал снежной белизны шею. Прелестное утонченное лицо было бледно: усталость и напряжение стерли нежные краски. Но бледность лишь оттеняла чистоту и девственность. Решительная линия рта подчеркивала достоинство и добродетель; ясный и твердый взгляд голубых глаз свидетельствовал о чистой совести и присущей ей гордости.
Инквизиторы молча смотрели на приближавшуюся Маргарет. Потом они опустили прикрытые капюшонами головы. Возможно, величавость, спокойствие, красота, веяние чистоты и достоинства, исходившие от Маргарет, вызвали у них опасение: как бы не проявить слабость в исполнении своего сурового долга, созерцая эти внешне приятные и зачастую обманчивые черты. Лишь фрай Луис, сидевший с непокрытой головой, смотрел на нее в упор, и в его мрачных, глубоко посаженных глазах застыл немой вопрос. Он задавался им снова и снова, ведь ему предстояло объяснить трибуналу, как ловко и хитро Сатана вооружает своих слуг.
Охранники сделали ей знак остановиться. Фрай Хуан что-то быстро сказал по-испански, один из охранников наклонился, поставил перед столом табурет и указал на него Маргарет. Она вопросительно взглянула на инквизитора, и тот кивнул. Маргарет опустилась на табурет, положив на колени руки.
Фрай Хуан подал знак, и охранники отошли в сторону. Он слегка наклонился вперед, внимательно разглядывая Маргарет. Свет, отраженный от белых стен, освещал его затененное капюшоном лицо. Худой, бледный, темноглазый, с грустным добродушным ртом, председатель суда казался мягким, милостивым человеком. Он говорил низким ровным голосом, мягким и вкрадчивым тоном, внушавшим доверие и даже симпатию. Голос соответствовал внешности и был на редкость благозвучным. Не доверять человеку с таким голосом, бояться его было просто невозможно: он был тверд, но порой в нем звучала почти женская нежность. Священник епархии был пониже ростом, румяный, с веселым огоньком в глазах и насмешливым ртом. Помощник прокурора, жесткий, с идущими от носа резкими складками и отвислыми щеками, походил на бульдога.
Инквизитор обратился к Маргарет по-английски. Он говорил правильно, хоть и несколько неуверенно. Его назначение председателем суда и объяснялось тем, что он владел английским. Сначала фрай Хуан поинтересовался, знает ли она испанский или французский. Получив отрицательный ответ, инквизитор вздохнул.
– Тогда я постараюсь говорить с вами на вашем родном языке. В крайнем случае мне поможет фрай Луис Сальседо.
Так мог беседовать с Маргарет врач, к которому она обратилась за консультацией по поводу своего здоровья, или мавританский купец, надеявшийся уговорить ее сделать у него покупки. Инквизитор тем временем спрашивал, выполняя необходимые формальности, ее фамилию, возраст, место обитания. Нотариус с помощью фрая Луиса тотчас заносил эти сведения в протокол.
– Мы располагаем данными, что вас, к сожалению, воспитали в лютеранской ереси, – продолжал инквизитор. – Вы это признаете?
Она слегка улыбнулась, и это очень удивило членов трибунала: им было непривычно наблюдать улыбку на лице обвиняемого, особенно после вопроса, инкриминирующего преступление.
– Мне представляется, сэр, что мое признание или отрицание этого факта не имеет к вам никакого отношения.
Фрай Хуан на мгновение оторопел.
– На нас возложена обязанность охранять чистоту веры и подавлять все, что ей угрожает, – мягко заметил он.
– В Испании, – уточнила Маргарет. – Но я попала в Испанию не по своей воле. Меня привезли сюда насильно. Я здесь в результате преступления, совершенного испанским джентльменом. Испанские законы, светские и духовные, если они претендуют на справедливость, интересуют меня лишь постольку, поскольку они могут исправить причиненное мне зло и содействовать моему немедленному возвращению на родину. Я представляю себя перед испанским судом, светским или духовным, лишь в роли истца, добивающегося восстановления справедливости.
Фрай Хуан перевел ее слова другим членам трибунала. На их лицах отразилось удивление, и после минутной растерянности в разговор вступил фрай Луис:
– Нужны ли другие доказательства справедливости моего обвинения? Она придерживается буквы закона и спорит с дьявольским искусством, как опытный адвокат. Вы когда-нибудь видели женщину, столь совершенно владеющую искусством полемики? Обратите внимание, как она спокойна, с каким наглым презрением держится. Представала ли перед трибуналом такая женщина? Разве вы не понимаете, откуда она берет силу, откуда черпает готовые ответы?
Фрай Хуан махнул рукой, чтобы он замолчал.
– Вы присутствуете здесь в качестве свидетеля, фрай Луис, а не в качестве адвоката защиты или обвинения. Отвечайте, будьте любезны, на вопросы, которые вам, возможно, зададут, и придерживайтесь известных вам фактов. А делать выводы и высказывать суждения предоставьте нам.
Фрай Луис склонил голову, принимая мягко высказанный упрек, а председатель трибунала обратился к Маргарет:
– Суды, светские и духовные, имеют свои правовые нормы, и настаивать на их соблюдении – законно и справедливо. Они судят, какой ущерб человек нанес человеку. Но трибунал святой инквизиции занимается более высокими материями, ибо судит об ущербе, нанесенном человеком Богу. И тут обычные правовые нормы ничего не значат. Мы руководствуемся собственными нормами. Божьей волей и Божьей милостью мы исходим из того, что угодно Его святому делу. – Он замолчал и потом добавил с присущей ему мягкостью: – Я рассказываю вам это, сестра моя, чтобы вы оставили надежду укрыться за тем, что лишь косвенно связано с вашим делом.