Меч Пересвета
Шрифт:
Старинные мечи со звоном ударили друг о друга. Но то ли меч Атаманова был тяжелее, то ли сам Серега сильнее – кривой ятаган тут же вылетел из Юлькиных рук. Истошный визг «хана Батыя» смешался со звоном разбитой посуды, непечатной руганью «князя Владимира» и испуганными криками с печи и из комнаты:
– Эй, что случилось?
– Атаман, у тебя там упало что-то? – Батон спрыгнул с печи, ловко попав ногами прямо в Пантелеичевы валенки. – Полундра, чего орешь? Мыш, что ль, пробежал? Ты бы в него кроссовкой – и все. Оба-на… Ну, вы даете!
Последняя
– Сергей, Юля, вы с ума сошли? – интеллигентно поинтересовалась Натэла. – Кругом люди спят…
– Поспишь тута, как же! – Из-за ситцевой занавески, отгораживающей полати, выставилась борода Пантелеича. – Ето что у вас за мамаево побоище?
– Федор Пантелеич, извините, – пискнула Юлька, – я вам посуду разбила…
– Врет она, это я разбил, – буркнул Атаманов. – Ты не переживай, Пантелеич, я тебе в следующий выходной целый сервиз привезу, мамане он все равно не нравится.
– Очень надо… – зевнул Пантелеич. – Разбилась – и леший с ней, места больше. Сами-то целы?
– Полундра, ты как? – повернулся Серега.
– Нормально… – проворчала, вставая с пола, Юлька. – Спасибо, хоть не по башке звезданул… И где вот он теперь, меч-то? Вдруг по винтикам развалился?!
Кривой ятаган нашелся за дверью, целый и невредимый. Сразу успокоившийся Серега нежно погладил длинный меч, все еще бывший в его руках… и вдруг завопил:
– Полундра, Батон, глядите сюда!!!
– Ну не жизнь, а просто мучение… – простонала Белка, только сейчас высунувшая нос из комнаты. – Чего ты орешь, чудо в перьях? Мало того что разбудили, так еще и…
Но ее никто не слушал. Все стояли кольцом возле Атаманова, который держал в руках меч и круглыми глазами разглядывал клинок. От удара по ятагану темный налет с лезвия отлетел, и обнажилась, заблестела синяя полоска чистого металла, на которой смутно виднелись славянские буквы.
– Что написано? Что? Что? – наседали на Серегу со всех сторон. Но при тусклом свете лампочки тот, как ни старался, не мог разобрать надпись.
– Завтра все прочтете, – наконец решил Пантелеич. – Утро настанет, при свете и разберетесь. А чичас – по койкам, архаровцы! Ночь-полночь, всех тараканов мне перепугали! А оружию сюда дайте, пусть у меня полежит от греха подальше.
С этими словами Батонов дедуля сгреб мечи в сумку и, кряхтя, поднял ее на печь.
– Радикулит у него, видите ли… – пробормотала сердитая Полундра, насильно увлекаемая Белкой в темную комнату. – Симулянт старый… Серега, ты спишь уже?
– Сплю! – раздался свирепый голос с раскладушки. – И ты спи, Батый хренов… Училась бы лучше того… кашу варить.
На такой неутешительной ноте Юлька и заснула.
Утром под окнами заверещал автомобильный гудок. Юлька вскочила первая и прижалась носом к окну. Там стоял ясный денек, рябина в палисаднике бодро топорщилась остатками листьев и красными кистями, и о вчерашнем дожде напоминали только капли воды на ветвях куста сирени. За забором виднелась белая крыша подъехавшей «Волги». Полундра присмотрелась и заорала:
– Рота, подъе-о-ом!!! Кажется, Петрович за нами приехал!
Все вскочили, завопили и забегали. Батон тут же вспомнил, как в пять утра кто-то звонил ему на мобильный и спрашивал дорогу до Михеева, но Андрей был полностью уверен, что ему это приснилось. Через минуту, впрочем, выяснилось, что приехал не Юлькин дед Петрович, генерал в отставке, а его старший внук и Юлькин двоюродный брат Пашка, математик и компьютерный гений. Этим летом восемнадцатилетний Пашка приехал из Иркутска поступать в университет, поступил сразу на второй курс факультета информатики и обитал в студенческом общежитии, как ни уговаривал его Петрович не позорить семью и жить дома. Но Пашка отговаривался тем, что из общаги ближе ездить на занятия, и появлялся в квартире на Восточной улице только по выходным.
Пашка вошел в дом, стукнувшись лбом о притолоку, и весело поприветствовал всю компанию:
– Здорово, шелупонь! Перебудил всех, что ль?
– Ты чего явился-то? – не отвечая на приветствие, прошипела Полундра. – Я же сказала по-человечески: сами приедем, не маленькие.
– Вот и я ей то же самое говорил! – хохотнул Пашка, двигаясь в сторону и пропуская в дом Соню, Белкину старшую сестру. – А она: «Дети одни где-то в лесу, я волнуюсь, у меня концерт, едем, едем…» С вами спорить – застрелиться легче!
Соня, очень хорошенькая в узких джинсах и коротком белом пальто, только улыбнулась и поискала глазами сестренку. Ухаживать за Соней, своей ровесницей, Пашка начал с первого дня их знакомства и, доказывая серьезность своего чувства, даже соглашался посещать Сонины фортепьянные концерты в Консерватории, что было нешуточным испытанием для человека с математическим складом ума. И Соня в конце концов это оценила: они встречались уже четвертый месяц.
– Со-о-о-ня, ну что ты, в самом деле… – заныла Белка, поспешно облачаясь. – Вечно из пустяка катастрофу делаешь…
– Я волнуюсь! – грозно объявила Соня. – А у меня концерт! Мне Брамса играть! Мне перед ним нервничать нельзя! Ты понимаешь?!
Белка, сама заканчивавшая музыкальную школу, отлично знала, что такое «нервничать перед Брамсом», и только вздохнула.
– Покажи руки! – потребовала Соня.
– Господи… Да вот, все в порядке. Не переживай!
– Ты не полошись так, красавица! – вылез из-за печи Пантелеич. – Мы твою сестрицу не трудили сильно, землю она не рыла. Я сам следил, чтоб все как есть правильно было.