Меч Вайу
Шрифт:
– И еще одно, – неожиданно смиренно обратился тавр к Герогейтону. – Мне лично очень нужна твоя помощь…
ГЛАВА 15
Дамас в полном боевом облачении стоял у края большой могилы, где на куче хвороста лежали трупы воинов, погибших во время ночного боя со сколотами. Их было много, в том числе несколько его телохранителей и дружинников из племенной знати. По случаю предстоящих сражений на военном совете было решено церемонию похорон провести как можно быстрее – сжечь погибших по-старинному обычаю воинственных предков. Хмурое лицо вождя языгов временами кривил нервный тик, и темные глаза вспыхивали огоньками едва сдерживаемой ярости. Свежая полоска шрама от еще не зажившей раны, полученной в схватке с Абарисом, перечеркивала левую щеку квадратного бородатого лица Дамаса, черные жесткие волосы были спутаны, жилистые короткопалые руки судорожно сжимали знак власти вождя племени – бронзовый топорик в виде оскаленной волчьей морды, священного тотема языгов.
Безмолвный Дамас наблюдал, как воины посыпали дно ямы мелом для очищения погибших, когда они предстанут перед солнцеликим божеством, как положили туда кусок серы и кремневое огниво (дань божеству домашних очагов), как поставили большое каменное блюдо-алтарь, натертое красной глиной – символ оживляющей крови и предстоящих жертвоприношений, как бросали в могилу передние ноги приготовленных к похоронной тризне баранов (даже не смогли положить, согласно обычаю, несколько обезглавленных туш из-за нехватки продовольствия), как ставили большие горшки с вином, забрасывали яму дровами и хворостом, как укладывали поверх сушняка тела погибших, а возле них оружие и уздечки их лошадей… Позади Дамаса в таком же безмолвии стояли спешенные воины отряда, знать. По другую сторону могилы, на широкой, тщательно расчищенной от травы площадке высились походные котлы; в них уже лежало приготовленное к варке мясо жертвенных животных – баранов и лошадей. Ждали знака главной жрицы.
Наконец со стороны лагерных кибиток послышалось громкое заунывное пение. Около десятка жриц медленным шагом приближались к могиле. Впереди шла главная жрица племени языгов, высокая костистая женщина с татуированным лицом и длинными распущенными волосами, окрашенными в священный красный цвет.
В руках она держала небольшое каменное изваяние солнцеликого божества, вымазанное кровью жертвенных животных. За нею, скорбно опустив головы, шли младшие жрицы, одетые в черные короткие плащи. Лица их были в ритуальной раскраске. Они несли небольшую зажженную курильницу и две бараньи головы. Скорбная мелодия бередила души воинов, низкие гортанные звуки витали над степью, поднимаясь к хмурому ненастному небу. Где-то вдалеке громыхал гром, над лагерем сармат кружило воронье.
У края могилы жрицы остановились. В полном безмолвии высыпала главная жрица часть горящих углей из курильницы на кучу хвороста, где лежали погибшие. Сухой ковыль задымился, вспыхнул, затем загорелся сушняк, и вскоре высокий огненный столб взметнулся над могилой. Бормоча заклинания, жрица швырнула в огонь бараньи головы; и только тогда задымили костры и под котлами.
Когда мясо сварилось, воины получили по небольшому куску. Запивая вином, торопливо проглатывали свою долю, не забывая при этом бросить в погребальный костер несколько крохотных кусочков мяса и брызнуть вина в жертву богам и покойникам. Затем, набрав полный шлем земли, каждый воин высыпал ее на могилу. Вскоре высокий холм прикрыл останки погибших. Громкие крики военачальников, звон оружия, лошадиное ржание наполнили лагерь сармат. Отряды строились в походные порядки и в клубах пыли уходили в степь. Дамас двинул войско на сколотов…
Тимн, придержав разгоряченного бегом коня, внимательно осмотрел горизонт. С небольшой возвышенности, на которой он находился, была видна сверкающая дуга мелководной речушки, притока Борисфена, редколесье по ее берегам и степь в ржаво-желтых солнечных подпалинах.
Пусто. Лишь вдалеке, у самого горизонта, Тимн заметил быстро передвигающиеся точки.
Присмотревшись, узнал диких лошадей-тарпанов. Что их напугало? Прикинул, откуда бежит табун, начал всматриваться в ту сторону. Вроде все спокойно, но почему там кружит воронье?
Тимн знал, что неподалеку находится один из тайных передовых дозоров. Тщательно укрытые в неглубокой балке лошади дозорных сколотов не были видны даже с холма, где находился Тимн. Там же была и большая куча хвороста для сигнального огня, хорошо замаскированная травой. Кузнец долго раздумывал – показаться или нет на глаза дозорным? – но переборол в себе чувство неуверенности и даже боязни перед будущим, неотвратимо приближавшимся с каждым шагом его скакуна в сторону Старого Города, и тронул поводья, направляя коня к балке. На худой конец, решил Тимн, передам весточку жене и детям, а также Марсагету и повременю с возвращением.
Дозорные его не выдадут – там такая же голытьба, как и он сам.
Неожиданно кузнец рывком натянул поводья – несколько хрупких березок прежде скрывали от его взгляда нечто такое, что теперь заставило бывалого следопыта насторожиться. Высокая, выгоревшая на солнце трава невдалеке от балки шевелилась как-то странно, не в такт с легкими порывами ветра. Стараясь понять причину этого явления, кузнец какое-то время пристально наблюдал за окрестностями балки. Затем, приняв решение, спешился, уложил коня возле березок, не забыв при этом привязать его, потому что чужой скакун еще не признавал Тимна за хозяина и мог просто-напросто сбежать, и нырнул в траву у подножия холма.
Кузнец торопился. Он ящерицей скользил среди травы, изредка останавливаясь, чтобы осмотреться и прислушаться. Озабоченно хмурясь, Тимн вглядывался в просветы между стеблями сухого ковыля, не решаясь окликнуть дозорных: смутные подозрения тяготили его и призывали к осторожности.
Приглушенные крики, звон акинаков, затем предсмертный вопль вдруг прозвучали в балке. «Эх, не успел!» – уткнулся кузнец в землю и едва не застонал от собственного бессилия и нерасторопности: нечто подобное он подозревал с самого начала.
– Эгей! Черный Лис! Ты живой? – негромко спросил чей-то хриплый голос.
– Живой… – ответил кто-то, не таясь и не понижая голоса.
– Уф-ф… – отдуваясь и с подозрением посматривая по сторонам, из балки вылез бородатый человек с серьгой в ухе.
– Что там, Кабан? – голос первого.
– Порядок. Чисто сработали, – ответил тот.
– Скачи к хозяину. Путь свободен, – снова хриплый голос.
– Почему я? – окрысился бородач с серьгой. – Отдохнуть не дают… Не поеду!
– Ладно. Как хочешь. Останетесь здесь вдвоем, – присоединился к нему еще один, одетый в звериные шкуры мехом наружу.
– Другое дело, Одинокий Волк, – осклабился Ка- бан. – Привезите вина.
– Хорошо…
Одинокий Волк вместе с остальными подручными пошел к перелеску.
Тимн лежал недолго: прислушиваясь к негромкой беседе в балке, он осторожно подполз поближе и, приподнявшись, посмотрел вниз. Мертвые дозорные лежали там, где их застали врасплох вражеские лазутчики. А те, посмеиваясь, собирали оружие убитых и делили между собой нехитрое имущество сколотов. Осмотревшись еще раз по сторонам, Тимн поднял лук, достал из колчана стрелу, прицелился. Загудела отпущенная тетива, и один из лазутчиков, вытаращив стекленеющие глаза, рухнул на землю. Второй, взвизгнув, как смертельно раненный заяц, огромными прыжками понесся по дну балки. Но убежать далеко не успел: следующая стрела воткнулась ему под левую лопатку…