Меченосцы
Шрифт:
— Слава Господу Богу…
— Во веки веков, — отвечал старик. — Что же ты так спешишь домой? Останься с нами.
Но она не захотела остаться, говоря, что дома не выдала провизии к ужину, а Мацько, хотя и знал, что в Згожелицах есть старая шляхтянка Сецехо-ва, которая могла заменить Ягенку, не стал удерживать ее слишком настойчиво, понимая, что никому не хочется плакать при людях и что человек похож на рыбу, которая, почувствовав в своем теле острие остроги, старается скрыться как можно глубже.
И он только погладил девушку по голове, а потом вместе с чехом проводил ее на двор. Но чех вывел из конюшни лошадь, сел на нее и поехал за панной.
Мацько, вернувшись в комнату, вздохнул и, качая головой, стал бормотать:
— Дурак этот Збышко, это как есть…
И стало старику грустно. Подумал он, что если бы Збышко тотчас по возвращении женился на ней, то, быть может, теперь была бы уже и радость… А то что? Только напомнишь о нем, а уж у ней слезы из глаз текут, а парень скитается по свету и будет до тех пор стучать лбом в мальборгские стены, покуда его не разобьет; а дома пусто, только оружие висит на стенах без дела. Не нужен доход от хозяйства, ни к чему все хлопоты, ни к чему и Спыхов с Ьогданцем, коли некому будет их оставить.
Тут в душе Мацьки стал закипать гнев.
— Погоди, бродяга, — сказал он вслух, — не поеду я к тебе, а ты делай, что хочешь.
Но в тот же миг, как назло, охватила его страшная тоска по Збышке. "Ну, не поеду, — думал он, — а разве дома-то усижу? Наказание Божье… Чтобы мне никогда уже больше не увидеть этого шельмеца? Этого никак не может быть. Опять он там одного собачьего сына расколол и добычу взял… Другой поседеет прежде, чем пояс получит, а уж его там сам князь опоясал… И правильно, потому что много хороших парней между шляхтичами, но такого второго, должно быть, нет".
И окончательно расчувствовавшись, он сперва стал поглядывать на латы, мечи и топоры, почерневшие от дыма, и как бы обдумывал про себя, что взять, что оставить; потом вышел из комнаты, во-первых, потому, что не мог усидеть в ней, а во-вторых, для того, чтобы велеть смазать колеса у телег и дать лошадям двойное количество корма.
На дворе, где уже становилось темно, вспомнил он о Ягенке, которая только что села здесь на коня, и снова вдруг загрустил.
— Ехать так ехать, — сказал он себе, — но кто здесь будет защищать девушку от Чтана и Вилька? Чтоб им пусто было…
Между тем Ягенка ехала с маленьким Яськой по лесной дороге, направляясь к Згожелицам, а чех молча тащился за ними, с сердцем, переполненным любовью и горем. Он видел слезы девушки, смотрел теперь на ее темную фигуру, еле заметную в лесном сумраке, и угадывал ее грусть и горе. И казалось ему, что вот-вот из сумрачной чаши протянутся за ней хищные руки Вилька и Чтана, и при этой мысли его охватывала дикая жажда боя. Жажда эта порой становилась такой неодолимой, что его охватывало желание взять топор или меч и рубить хоть сосны, растущие возле дороги. Он чувствовал, что если бы хорошенько дал волю рукам, то это его облегчило бы. В конце концов, он был бы рад хотя бы пустить коня вскачь, но те впереди ехали медленно, почти не разговаривая, потому что даже маленький Ясик, обыкновенно болтливый, теперь после нескольких попыток заметил, что сестра не хочет разговаривать, и тоже погрузился в молчание.
Но когда они были уже вблизи Згожелиц, горе в сердце чеха пересилило гнев на Чтана и Вилька. "Я не жалел бы и собственной крови, — сказал он себе, — чтобы утешить тебя, но что я, злосчастный, сделаю? Что скажу тебе? Разве только, что велел он тебе поклониться, и дай бог, чтобы это могло тебя утешить".
Подумав так, он подъехал ближе к Ягенке:
— Милосердная панна…
— Ты едешь с нами? — спросила девушка, как бы просыпаясь от сна. — Ну что скажешь?
— Я забыл, что пан велел мне сказать вам. В Спыхове, когда я уезжал, он позвал меня и сказал так: "Поклонись в ноги панне из Згожелиц, потому что плохо ли будет ей, хорошо ли, я никогда ее не забуду, а за то, говорит, что она сделала для меня и для дяди, да вознаградит ее Господь Бог и да сохранит ее в добром здравии".
— Пошли Господь и ему за доброе слово, — отвечала Ягенка.
Потом каким-то до того странным голосом, что сердце чеха растаяло окончательно, она прибавила:
— И тебе, Глава…
Разговор на время оборвался, но оруженосец был доволен своим поведением и тем, что сказал панне, потому что в душе говорил себе: "По крайней мере, она не подумает, что ей отплатили неблагодарностью". И вот он стал в честной голове своей выискивать, что бы еще сказать ей, и вскоре снова заговорил:
— Панна…
— Что?…
— Я… того… хотел вам сказать, как и старому пану из Богданца уже говорил, что та уже пропала навеки и что он ее никогда не отыщет, если даже сам магистр станет ему помогать.
— Это его жена, — отвечала Ягенка.
Чех покрутил головой:
— Как бы не так, жена…
На это Ягенка не ответила уже ничего, но дома, после ужина, когда Ясько и младшие братья ушли спать, она велела принести жбан меда и, обращаясь к чеху, спросила:
— Ты, может быть, хочешь спать? А то я немного поговорила бы…
Чех, хоть он и устал с дороги, готов был говорить хоть до утра, и они стали разговаривать; скорее — он снова подробно рассказал все приключения Збышки, Юранда, Дануси и его самого.
IX
Мацько готовился в путь, а Ягенка не показывалась в Богданце два дня, потому что провела их, совещаясь с чехом. Встретил ее старый рыцарь только на третий день, в воскресенье, по дороге в костел. Она с братом Яськой и с большим отрядом вооруженных слуг ехала в Кшесню, потому что не была уверена, что Чтан и Вильк еще лежат и что они не учинят ей какой-нибудь напасти.
— Я хотела после обедни заехать в Богданец, — сказала она, поздоровавшись с Мацькой, — потому что у меня к вам важное дело, но мы можем поговорить о нем и сейчас.
Сказав это, она выехала вперед, видимо, не желая, чтобы слуги слышали разговор, а когда Мацько подъехал к ней, спросила:
— Значит, вы наверняка едете?
— Бог даст, завтра, не позже.
— В Мальборг?
— Может быть, в Мальборг, а может быть нет. Куда придется.
— Так послушайте теперь и меня. Я долго думала, что мне надо делать, а теперь хочу попросить у вас совета. Прежде, когда папенька был жив, а аббат здоров, все было иначе. А теперь я останусь без всякой защиты и либо буду сидеть в Згожелицах за частоколом, как в тюрьме, либо мне здесь не миновать беды от них. Сами скажите, разве это не так?