Меченосцы
Шрифт:
— Что касается Юранда, — сказала княгиня, — то все будет по воле Божьей. Я или сегодня же скажу ему все, или завтра после обедни; князь тоже обещал поговорить от себя. Юранд бывает упрям, но не с теми, кого он любит и кому чем-нибудь обязан.
Тут она стала объяснять Збышке, как он должен вести себя с тестем, чтобы, упаси господи, не обидеть его и не разгневать. Вообще она надеялась, что все обойдется, но тот, кто знал бы жизнь лучше, чем Збышко, и был бы проницательнее его, заметил бы в словах ее некоторое беспокойство. Может быть, это было оттого, что пан из Спыхова вообще был не из сговорчивых, а может быть, княгиня начала беспокоиться тем, что их так долго нет. Метель становилась все свирепее, и все говорили, что кого настигнет она в открытом поле, тот может и погибнуть; но княгине приходило в голову и другое предположение: именно то, что Дануся уже призналась отцу, что связана
— А если они приедут, то как же будет, милосердная госпожа? Мрокота мне говорил, что Юранду отведена особая комната, где найдется сено и для его слуг. Но как же будет?…
Но княгиня засмеялась и, слегка ударив его перчаткой по лицу, сказала:
— Молчать! Это что еще? Ишь ты!
И она отошла к князю, перед которым уже поставлено было кресло, чтобы он мог сесть. Но перед этим один из слуг подал ему плоскую миску, полную нарезанного ломтиками сладкого хлеба и облаток, которыми князь должен был делиться с гостями, придворными и слугами. Другую такую же миску держал для княгини прекрасный подросток, сын каштеляна сохачевского. По другую сторону стола стоял ксендз Вышонок, которому предстояло благословить расставленный на душистом сене ужин. Вдруг в дверях появился покрытый снегом человек и стал громко кричать:
— Милостивый господин!
— Чего? — сказал князь, недовольный, что прерывают обряд.
— На радзановской дороге совсем занесло каких-то путников. Нам нужны еще люди, чтобы их откопать.
Услышав это, все испугались; встревожился и князь и, обратившись к каштеляну сохачевскому, крикнул:
— Верховых с лопатами! Живо!
Потом он обратился к привезшему известие:
— Много людей засыпано?
— Мы не могли разобрать. Страсть как метет. Там лошади и сани. Много слуг.
— А не знаете, чьи?
— Люди говорят: Юранда из Спыхова.
X
Збышко, услышав несчастную новость, даже не спрашивая у князя разрешения, бросился на конюшню и велел седлать лошадей. Чех, который, как благородного происхождения оруженосец, находился вместе с ним в зале, едва успел вернуться в комнаты и принести теплый на лисьем меху кафтан; но он и не пытался удерживать молодого господина, ибо, будучи человеком умным, понимал, что это было бы ни к чему, а промедление может оказаться гибельным. Сев на второго коня, он уже в воротах схватил у привратника несколько факелов, и они тотчас тронулись в путь вместе с людьми князя, которых проворно снарядил старый каштелян. За воротами окружила их непроглядная мгла, но метель, казалось, уже стихала. Быть может, они заблудились бы, едва выехав из города, если бы не человек, который первым дал знать о том, что произошло; теперь он вел их уверенно и верно, потому что впереди его бежала собака, которой дорога была уже известна. В открытом поле ветер опять стал резко хлестать их по лицам, в особенности потому, что они ехали ему навстречу. Дорога была ухабистая, а местами так занесена снегом, что приходилось ехать медленно, потому что лошади проваливались по брюхо. Люди князя зажгли факелы и лучины и ехали среди дыма и пламени, в которые ветер дул с такой силой, точно хотел оторвать их от смолистого дерева и унести в поля и леса. Дорога была дальняя; они миновали ближайшие к Цеханову селения, потом Недзбож, а потом свернули к Радзанову. Но за Недзбожем буря стала на самом деле стихать. Порывы вихря стали слабее и не носили уже с собой целых облаков снега. Небо прояснилось. Еще несколько времени шел снег, но вскоре прекратился и он. Потом кое-где между разорванными тучами заблистали звезды. Лошади стали фыркать, ездоки вздохнули с облегчением. Звезд с каждой минутой становилось все больше, а мороз крепчал. Через несколько времени все окончательно стихло. Рыцарь де Лорш, ехавший рядом со Збышкой, стал утешать его, говоря, что, несомненно, Юранд в минуту опасности заботился больше всего о спасении дочери и что если даже всех откопают мертвыми, ее обязательно найдут живою, а быть может, и спящей под шкурами. Но Збышко мало его понимал, ему и некогда было слушать, потому что вскоре ехавший впереди проводник свернул с дороги.
Молодой рыцарь выехал вперед и стал спрашивать:
— Почему мы сворачиваем?
— Потому что их не на дороге занесло, а вон где. Видите этот ольшаник?
Сказав это, он указал рукой на темнеющие вдали заросли, которые можно было разглядеть на снеговой белой равнине, потому что тучи
— Видно, сбились с дороги.
— Съехали с дороги и ездили по кругу возле реки. В метель такая вещь часто случается; ездили да ездили, пока лошади не остановились.
— Как же вы их нашли?
— Собака довела.
— А нет поблизости каких-нибудь хат?
— Есть, да по той стороне реки. Тут сейчас Вкра.
— Скорей! — крикнул Збышко.
Но приказать было легче, чем выполнить приказание, потому что несмотря на то, что мороз крепчал, на поле лежал еще незамерзший снег, рыхлый и глубокий, в который лошади проваливались до колен; поэтому приходилось подвигаться медленно. Вдруг до них донесся собачий лай, а впереди появился толстый корявый ствол вербы, над которым в лучах луны блестел венец безлистых ветвей.
— Они дальше, — сказал проводник, — у ольшаника; но, должно быть, и здесь есть что-нибудь.
— Под вербой сугроб. Посветите!
Несколько слуг князя слезли с лошадей и стали светить факелами; потом один из них воскликнул:
— Человек под снегом. Видна голова. Вот здесь.
— И лошадь! — крикнул другой.
— Откопать!
Лопаты начали погружаться в снег и раскидывать его во все стороны.
Вскоре увидели сидящего под деревом человека с опущенной на грудь головой и низко надвинутой на лицо шапкой. Одна рука держала поводья лошади, которая лежала рядом, зарывшись ноздрями в снег. Видимо, человек отъехал от спутников, может быть, для того, чтобы поскорее добраться до людского жилья и привести помощь, когда же лошадь его упала, он спрятался под вербу с противоположной ветру стороны и там замерз.
— Посвети! — крикнул Збышко.
Слуга поднес факел к лицу замерзшего, но черты его трудно было сразу разглядеть. Только когда другой слуга приподнял склоненную голову, изо всех грудей вырвалось одно восклицание:
— Пан из Спыхова.
Збышко велел двум слугам скорее взять его и нести в ближайшую хату, а сам, не теряя ни минуты, с оставшимися слугами и проводником бросился на помощь остальным. Дорогой он думал, что найдет там и Данусю, жену свою, может быть, мертвую, и изо всех сил гнал коня, который проваливался в снег по грудь. К счастью, было уже недалеко, не больше нескольких сот сажен. Из темноты послышались голоса: "Сюда!" Это кричали люди, оставшиеся возле засыпанных.
Збышко подъехал и соскочил с коня:
— За лопаты!
Двое саней были уже отрыты теми, которые остались на страже. Люди и лошади замерзли насмерть. Где находятся другие запряжки, это можно было узнать по снеговым холмикам, хотя не все сани были совершенно занесены. При некоторых видны были лошади, лежащие животами на сугробах, как бы порывающиеся бежать и замерзшие в минуту последних усилий. Перед одной парой стоял человек с копьем в руке, по пояс погруженный в снег, неподвижный, как столб; в другом месте слуги умерли возле лошадей, держа их под уздцы. Смерть, очевидно, настигла их в тот момент, когда они хотели вытаскивать лошадей из снега. Одна запряжка в самом конце поезда была совершенно не засыпана. Возница, сгорбившись, сидел на передке, приложив руки к ушам, а позади лежали двое людей; длинные снеговые гряды, идущие через их груди, соединялись с соседним сугробом и прикрывали их, как одеяла, а они, казалось, спят спокойно и мирно. Но другие погибли, из последних сил борясь с вьюгой; и застыли в позах, полных напряжения. Несколько саней было перевернуто, у некоторых сломаны дышла. Лопаты то и дело отрывали лошадиные спины, напряженные, как луки, морды, уткнувшиеся зубами в снег, людей, сидящих в санях и рядом с санями, но не нашлось ни одной женщины. Збышко работал лопатой, и со лба у него струился пот; иногда он светил трупам в лицо с бьющимся сердцем, боясь увидеть среди них любимое лицо… Все напрасно! Пламя озаряло только грозные, усатые лица спыховских воинов, но ни Дануси, ни какой-либо другой женщины нигде не было.
— Что же это? — с изумлением спрашивал себя молодой рыцарь.
И он подзывал работающих в отдалении людей, спрашивая, не нашли ли они чего; но те находили одних мужчин. Наконец работа была окончена. Слуги запрягли в сани собственных лошадей и, сев на козлы, тронулись с трупами к Недобору, чтобы там в теплом доме еще попытаться, нельзя ли вернуть к жизни кого-нибудь из замерзших. Збышко с чехом и двумя слугами остался. Ему пришло в голову, что, быть может, сани с Данусей отделились от поезда; быть может, Юранд, если, как можно было предполагать, в них запряжены были лучшие лошади, велел им ехать вперед, а быть может, оставил их где-нибудь по дороге в хате. Збышко сам не знал, что ему делать; во всяком случае он хотел осмотреть ближайшие сугробы и ольшаник, а потом вернуться обратно и искать на дороге.