Шрифт:
Мечтатель из страны OZ, или сны сочинителя.
Бог не обделил меня фантазией, но тут ничего выдумывать не пришлось. Название сложилось из двух букв моего имени, в латинской транскрипции. Собственно первым это заметил не я, а мой американский босс – Тони. Впрочем, называть его боссом мог только старательно лизавший ему задницу мой темнокожий коллега Гебриэль. Я не могу осуждать Гейба за его хитрость. Он вырос в семье, где вопрос выживания стоял очень остро, и от начальника зависела карьера, а стало быть и благополучие всей его большой семьи. У Гейба было большая трое маленьких детей, супруга, дочь от первого брака, страдающая алкогольно-наркотической зависимостью мать, которую однажды на улице нашли мертвой. Мать Габриэля умерла от передозировки наркотиками, и он попросил администрацию школы, в которой работал уборщиком, провести церемонию прощания в актовом зале, чтобы сэкономить немного денег на ее похоронах. «Босс» числился главным уборщиком в смене из трех человек в средней школе Малтнома каунти, города Портленд, штат Орегон. Он и сам был из многодетной семьи драгдиллера, и в его жизни было все, что и полагается иметь белому выходцу из рабочей окраины Портленда. Здесь жили гордые люди называющие себя вайтрэш – белый мусор. Черных в Портленде и сейчас не много, а
Мне было пятьдесят три года, я жил в США, работал в школе уборщиком, у меня была семья: двое взрослых дочерей, жена, с которой я прожил двадцать семь лет жизни, дом, купленный в кредит на тридцать лет и, соответственно, долг банку в двести штук зеленью, которые я должен был выплачивать до тех пор, пока мне не исполнится восемьдесят лет. Сказать по правде, от таких перспектив я немного затосковал.
Почти три десятка лет в браке парализовали мою фантазию. Если она и развивалась, то лишь в поле воображаемых измен друг другу. Фантазии на эту тему исправно служили мне в качестве возбуждающего средства. Мне достаточно было вообразить, что моя жена занимается сексом с кем-то еще, как я тут же включался в игру и начинал конкурировать за ее внимание. Потом мне это надоело. Не сказать, чтобы я сразу осознал ущербность подобного способа подстегнуть собственное либидо, но однажды я все-таки пришел к выводу, что пришла пора выйти из супружеского тандема, чтобы несколько разгрузить свой воображаемый гарем. Думаю, что я поступил правильно. Воображение не следует замыкать на чем-то одном, нужно давать ему шанс развиваться в чем-то еще. Еще лучше, если вы предоставляете ему полную свободу, как в детстве. В детстве, например, мое воображение работало на порядок эффективнее. Я виню свой брак в том, он посадил мою фантазию на мель. Но у меня замечательные сны, из которых можно составить небольшой сборник, но дальше этого дело не идет, мне стало трудно сочинять истории с вымышленными персонажами, а это очень плохо, я считаю. Воображение помогает человеку освободиться из тисков действительности и позволяет ему нащупать какие-то необычные стратегии поведения. Воображение подстегивает мыслительные процессы, отвечает за парадоксальные решения сложных задач и чувство юмора. Я виню свой брак в том, что он не только превратил меня в ограниченную личность, но и лишил меня радости. Я постоянно нахожусь в ситуации ожидания каких-то неприятностей, я заперся в камере и не позволяю себе высунуть из нее носа. Я стал бояться будущего, бояться улицы, бояться того, что я не соответствую требованиям общества.
Я действительно им не соответствую, и не соответствовал им никогда, так чего же я боюсь, в конце концов? А еще, я надеются на Бога. Собственно говоря, я в этом не одинок, большинство людей делает то же самое. Бог служит для них вроде страховки от смерти. Когда на них обрушиваются болезни, это застает людей врасплох. Болезнь и Бог плохо согласуются. Как он мог такое допустить? Как он мог обмануть мои ожидания? Да идет этот Бог подальше, если он не помогает, со всеми его заповедями и пустословием. Боль вытесняет из сознания все нарисованные в воображении образы благочестивой жизни.
Бог – это боль. Христос распятый, Голгофа, персты в ребрах. Так испытуется вера, от которой не остается и следа, стоит только настоящему страданию войти в жизнь. Именно поэтому мы ищем не Бога, а того, кто облегчит наши страдания. Доктор больше священника – это бесспорно, на мой взгляд. Мы пьем, курим, беспутствуем – обращаемся к любым возможностям обезболить себя, снять симптомы страдания. Если наше страдание пока не актуализировалось и пребывает на уровне беспокойства, мы ищем способы забыться, абстрагироваться, прибегая к помощи религии, философии, путешествиям, любовным приключениям, телевизору, книгам, наркотикам.
Недавно я сделал маленькое открытие, которое меня удивило. Я вдруг осознал себя жертвой семейных отношений, несмотря на то, что за годы брака было несколько эпизодов, когда я поднимал руку на свою супругу. Агрессия явилась ответной реакцией на то психологическое давление, которое я испытывал, находясь под прессом нездоровых отношений, сломавших мою волю и желание жить счастливой и полноценной жизнью. Слишком выгодная для меня гипотеза – скажите вы, и будете неправы. Самое удивительное, что когда мы меняем фокус, мы не просто пытаемся избежать ответственности, – я вовсе ее не отрицаю, – мы пытаемся найти выход из тупика. Тупик в том, что супруга проросла в меня корнями, она истязала меня, как маньяк, культивируя мои комплексы и страхи. Она приучила меня к воздержанию, контролировала наш секс, отказывая мне в близости месяцами, и в то же время, провоцировала во мне ревность. Она настраивала меня на добычу материальных благ и отрицала все мои, так называемые, духовные интересы, которые за годы брака совершенно увяли. За мое выживание в этой ситуации отвечал единственный инстинкт к размножению, который и подтолкнул меня к бегству из ситуации стресса и недовольства собой и своей жизнью. Скорее всего то, что я называю «духовными интересами» и было элементарным желанием удовлетворить свой сексуальный голод. Не случайно, когда я встретил Веру, я первое время занимался с ней сексом по шесть-семь раз за сутки. Такой прыти я от себя не ожидал. Мне удалось превзойти и удивить самого себя, правда, вскоре все вернулось к статистической норме «утро-вечер», но даже она превосходила мою годами сложившуюся в браке привычку – один-два акта в неделю.
Окончательно я понял, что наш брак развалился, когда младшая дочь, принимая американское гражданство, отказалась от моей фамилии. Когда дочь отвергла мое предложение после церемонии заехать во вьетнамское кафе, чтобы отметить событие порцией лапши, я вышел из себя. По-правде сказать, я просто взбесился, не дав, впрочем, гневу взять власть над собой. Я понял, что больше не нужен семье. Все, что семья от меня ждала, это постоянной работы на одном месте, которая бы позволяла оплачивать банковский кредит за дом и обеспечивала медицинской страховкой. На меня всем было уже плевать. Должно быть, я заслуживал к себе такое отношение. Дети со мной почти не разговаривали. Я не мог простить жене эту холодность детей по отношению к себе, и винил ее за то, что ей не удалось сформировать в них чувства семейного очага и привязанности к родителям. Да она к этому никогда и не стремилась, сказать по правде. Она и сама была довольно холодна по отношению к своей матери и сестре, которые остались в России.
В последнее время перед отъездом я пристрастился к пиву и марихуане. Я курил траву на заднем дворе и мне казалось, что я разговариваю с Богом. На самом деле, я тихо сходил с ума. Моей последней идеей, завладевшей моим воображением, стала идея о постепенном роспуске Израиля в результате выхода всех некогда уехавших «русских» евреев из Земли Обетованной в Крым, и основании на его территории Нового Иерусалима. Себе я отводил роль Моисея, которому нужно было найти способ донести эту идею до «фараона», то есть до Путина, который должен был спровоцировать массовое возвращение евреев, пообещав им бесплатные земли на Крымском полуострове и государственную автономию. Таким образом, убивалось два зайца сразу: Россия получала козырь на переговорах о международном признании вхождения Крыма в состав Федерации и одновременно снижалась политическая напряженность на Востоке. Не удивительно, что супруга отстранилась от меня, штудируя на досуге справочники по психиатрии и зависая на форумах, где участники обсуждали между собой аналогичные случаи поведения своих близких. Жена пришла к выводу, что я страдаю маньякально-депрессивным психозом, в последнее время красиво именуемым биполярным расстройством личности. Когда я завел с женой разговор на тему того, что было бы неплохо продать дом, взять деньги и вернуться в Россию, она попросту не стала меня слушать.
– Что меня ждет там, пятидесятилетнюю женщину? – спрашивала она меня сердито. – Опять начинать жизнь с нуля я не хочу! Разве ты можешь гарантировать мне нормальную работу, да и сам ты, кем там собираешься работать?
Моя супруга всегда была трезвомыслящим и практичным человеком, я дал ей имя Адамат за твердость и последовательность в своих решениях.
Я действительно не мог ничего никому гарантировать и поэтому поехал в отпуск один. В России я тут же пустился во все тяжкие. Собственно говоря, я заранее планировал оттянуться как следуют. Слишком уж аскетичными были эти шесть лет, прожитые в США. Американки не проявляли никакого интереса к женатому эмигранту, работающему уборщиком в школе, а я привык к женскому вниманию за годы жизни в России. Это была необходимая компенсация за тот дефицит чувственности, который я испытывал в семье. Возможно только благодаря этому наш брак и продержался так долго. Я думал о возвращении и одновременно я размышлял о том, чтобы подвести черту под нашими с женой отношениями. Из отпуска я не вернулся.
– Зачем – спрашивал я себя – всю жизнь жить с одной женщиной, если я так легко нашел ей замену на стороне?
Через полгода я оформил развод. На тот момент я уже три месяца как жил с Верой. У нее был продолжительный послеоперационный отпуск и мы его проводили на Северном Кавказе, где я купил небольшую квартиру в старом фонде недалеко от парка. Забота о ней отчасти оправдывала мое безделье. Я так и не нашел себе стабильную работу, зато при ее моральной поддержке начал писать романы. Я написал четыре автобиографических произведения о своей жизни, которые отправил в два крупнейших российских издательства и эта надежда на будущую известность питала мой энтузиазм и отвлекала от мрачных перспектив жизни в России. По правде сказать, я так и не адаптировался. Я искал свое место не в стремнине жизни, а в тихих заводях, на обочине, в маргинальных практиках литературного сочинительства текстов шокирующего содержания. Средства к своему существованию я получал сдавая в наем две комнаты в своей трехкомнатной квартире в Москве, постоянно проживая у Веры в Курске. Пикантность ситуации придавал тот факт, что Вера была замужем, хотя ее муж больше года назад получил должность и уехал служить в столицу, а теперь избегал с ней каких-либо контактов, и даже свои кратковременные визиты на родину он стараясь держать в тайне от супруги, останавливаясь у друзей. Постепенно я свыкся со своим двусмысленным положением. Днем я писал свои истории, вечером готовил ужин и ждал возвращения подруги. Раз в несколько месяцев, мы устраивали себе маленькие каникулы и выбирались в Ессентуки попить минеральной воды и погулять по парку. Ей нравилось то, что я пишу, Вера укрепляла мою веру в себя, настойчиво повторяя, что я талантлив и обязательно, рано или поздно, добьюсь признания.
В пятьдесят три года услышать подобные авансы в свой адрес дорогого стоит. По сути, мне предлагалось идти в ва-банк. Перспектива реванша кружила мне голову. Возможно это и явилось основной причиной почему я к ней так сильно привязался. Вера служила мне в роли психотерапевта, которого я часами водил по закоулкам своей памяти, и это стало началом большой работы по извлечению из глубин своего подсознания полузабытых историй, из которых я ткал полотно своих «романов». Я постепенно вгрызался в эти глубокие пласты, стремясь докопаться до истоков своих комплексов, страхов, тревог, стремясь, тем самым, найти способ избавиться от кошмаров детства и юности. Я посвящал все свое время тому, чтобы реализовать зарытые таланты, которые я до сих пор не осмеливался обнаружить.