Мечтатель
Шрифт:
Гррр!
Я поправил себе зрение. Я улучшил себе память и развил внимательность. Я не то, что сдвинутые листочки и примятые травинки видел — я у копошащегося в двадцати шагах мелкого чёрного муравья мог лапки сосчитать, хотя за такое усиление восприятия потом и приходил счёт в виде головной боли. Но при всём при этом мне никак не удавалось отличить след, оставленный зайцем от следа, оставленного, скажем, вздумавшей пробежаться по земле белкой. А позже, когда беличье от заячьего худо-бедно отличать начал — не мог сказать, где беличий, а где куний, и нередко путался в определении того, справа налево пробежала мелкая тварюшка или наоборот. Хотя своим магическим восприятием мог нащупать крота, роющего себе
По части чтения следов я был объективно худшим. Причём не мог исправить это, как ни старался. О, прогресс имелся — но такой медленный… как, мать его похолодание, ледник какой. Йени Финр читал следы лучше! Приёмные дети, выросшие в городе, читали следы лучше! А уж отдыхающие Охотники, что вели у нас этот кошками драный «спецкурс»… на их фоне я вообще каким-то дауном себя чувствовал.
От отчаяния я даже попытался воспользоваться копипастой. Ведь чтение следов — навык? Да, навык. Значит, вполне подлежит копированию… угум. Подлежит. Щас! Видимо, этот навык лежал слишком далеко от областей абстрактного и слишком близко к области конкретного, но мне пришлось обломаться. Я получил кучу неактуальной уже информации о том, какие, когда и где мой донор видел следы, но о том, КАК он их видел — почти ничего. Только и в плюс, что следы зайца перестал путать со следами белки.
Тоже прогресс, конечно. Ага-ага. Но как-то не утешает.
Вот тебе и «приспособление к большим объёмам информации». Вот тебе и «большее развитие сознания у современного человека». Эх…
И со стрельбой у меня не заладилось, хотя всё же не столь катастрофически. С арбалетом в руках я ещё мог дышать в спины середнячкам, но вот лук воистину стал моим наказанием. И не в том дело, что после стрельбища плечевой пояс нещадно ныл от непривычных усилий, а сорванную кожу на пальцах приходилось исцелять прямо по ходу дела. Это как раз пустяки. Штука в том, что лук ничем не напоминал фабричного изготовления блочный — это была корявенькая поделка для обучения новичков, не особо качественно сработанная и заэксплуатированная до полусмерти. И стрелы, нам выдаваемые для стрельб, тоже не с конвейера сошли. Прямыми они являлись ровно настолько, насколько прямы были руки, изготавливавшие их, и не нашлось бы в колчанах двух совершенно одинаковых стрел с одинаковой аэродинамикой. Хорошо ещё, что у меня хватило ума не хаять качество снарядов прилюдно; нарваться на отповедь по такому случаю ещё туда-сюда, а вот если бы пришлось стрелять тем, что сам сделал… боюсь, мои очумелые ручки опустили бы планку качества стрел ещё ниже.
Но это так, жалобы не по делу. Ведь другие ученики пользовались примерно такими же старыми луками и в точности теми же кустарными стрелами. И ветер специально для них тише не дул, и солнце в глаза светило точно так же, и прочие условия у меня и у них были теми же, один в один. Различалась только меткость — причём не в мою пользу.
Я старательно выполнял все указания наставников по стрельбе. Копировал стойки, ухватки, темп дыхания и момент его задержки, — всё до точки, что только мог скопировать. Но результаты от этого обезьянничанья улучшались слишком медленно. И копипаста, увы, в случае со стрельбой тоже ни фига не помогла. Точнее, помогла не больше, чем в случае с чтением следов. Я даже знал, в чём тут засада — в том самом «девизе», озвученном мной и молчаливо признанным за формулу, управляющую моей жизнью. Да: я правильно стоял, правильно дышал, правильно оттягивал тетиву и правильно отпускал её. Но перенимая внешнее, я никак не мог подобраться к сути. На стрельбище я не был, а именно что казался. И, похоже, приблизиться к сути стрельбы из лука так, как приблизились к ней сделавшие сотню тысяч выстрелов и более, я бы смог не раньше, чем сам выпущу по мишеням хотя бы десяток тысяч стрел.
Наверно, это и есть ограничение для применения копипасты. Не хочу хвастаться, но родной язык я знал на отлично, да и вообще не имел проблем с абстрактным мышлением. Словарный запас Шекспира составлял двадцать тысяч слов; мой словарь обширнее в разы. И это опять же не хвастовство, а простая констатация факта. Кроме прочего, русский язык грамматически сложнее английского, и это тоже факт. Когда приходится изучать не просто слово, но слово в тех формах, которые оно может принимать, да ещё учитывая, что в русском тоже полно исключений из правил — это дополнительно не слабо нагружает ум, попутно его развивая.
Собственно, я к тому, что варрэйский и прочие местные языки по сложности до русского не дотягивали и близко. Некоторые проблемы доставила мне только развесистая система склонений, но если брать один лишь тезаурус, то варрэйский на фоне родного мог бы показаться оленёнком подле матёрого лося. При языковой копипасте я лепил меньшее к большему — отчего заговорил на изученном сравнительно легко, быстро и чисто. Но когда я пытался применить копипасту к навыкам, для меня ранее вполне чуждым, всё выходило ровно наоборот.
И диво ли, что, образно выражаясь, к чахлой корневой системе комнатного растения никак не хотела приживляться разлапистая трёхсотлетняя ель?
Но мелкие неудачи — это мелкие неудачи и не более. Всё-таки моя основная специализация никак не связана с ремеслом следопыта или лучника. Если я захочу поохотиться, то использую для поиска дичи магорадар; если захочу поразить мишень на большом расстоянии — использую один из боевых форстрюков. Совсем другое дело, если окажется, что копипаста не поможет мне с заимствованием магических умений… вот это стало бы поистине неприятной новостью.
Хотя — новостью ли? Ещё только выдумав и применив её на потерявшем сознание Анире, я засомневался, что копипаста способна качественно скопировать магические умения. Чуть позже, пытаясь повторить Взор Толмача, я столкнулся с невозможностью сознательного повторения более-менее сложных заклятий без проникновения в их суть.
А вот теперь, во время спецкурса по магии, я с ужасом заподозрил, что с иными сторонами магического искусства сама возможность «проникнуть в суть» для меня окажется, как минимум, сильно затруднена. Очень сильно.
И хорошо бы, если бы она вообще оставалась, такая возможность…
— Говорят, тебе подчиняется огонь, — сказал Лараг Кремень.
С виду он вовсе не походил на мага. В том смысле, что балахонистых роб и «монашеских ряс», как воцерковленные маги, не носил. Сейчас, например, он оделся просто и практично: кожаные сандалии на шнуровке, широкие штаны, свободная шёлковая рубаха, стянутая шнурами в талии, горле, а также у запястий и локтей. У пояса висели парные широкие ножи-мечехваты, смахивающие на однорогие саи: короткие тяжёлые ножи с односторонней заточкой, у которых с не заточенной стороны из рукоятей «росли» стальные усы длиной в две трети основного лезвия. В том, что Лараг очень даже неплохо владеет своими мечехватами, я успел убедиться: мы только-только ушли с песков, то бишь площадок для отработки приёмов ближнего боя.
А ещё Кремень — полноправный Охотник с правом на одиночные миссии — считался одним из лучших учеников Керма Пекло. Глаза он имел голубые, черты лица гармонично-мужественные, светлые волосы заплетал в короткую косу; а если ещё учесть поджарую, но мощную фигуру, то ничего странного, что девицы и женщины различных возрастов падали к его ногам штабелями. А он, не будь дурак, вовсю этим пользовался.
— Ещё говорят, что пришедшие вместе с тобой посвящённые маги зовут тебя мастером.
— Это они… преувеличивают.