Мечтатель
Шрифт:
Вот с Анирой вышел облом. Я не спрашивал его, на чём именно он срезался, и сам он откровенничать не спешил. Но ко второму этапу обучения его не допустили. Правда, гнать вон тоже не стали — всё же посвящённый маг в хозяйстве полезен, особенно маг света, которых куда чаще забирала под крыло церковь, чем остальные заинтересованные организации. Вот только ходить за мной хвостиком Анира быстро перестал, хоть я вовсе не гнал его. Он перешёл в прямое подчинение к Наэли Подушке. Видать, карма у него такая: состоять при женщинах с магическим даром, превосходящих его силой и опытом.
Оказавшись на почти привычном месте, он вроде поуспокоился,
А как же Мирг? А он почти сразу после памятного ужина усвистал в направлении планово активизировавшегося Темноземелья, что под Гордой. И не он один: три четверти свободных и здоровых Охотников ушли вместе с ним в том же направлении. Так что снова я его увидел уже очень нескоро. Как раз ближе к осени.
Первой моей осени в ином мире.
До которой, впрочем, ещё требовалось дожить.
— Эгей, Ложка! За что тебя так назвали?
— Кушать люблю очень сильно.
— Что ж ты тощий такой?
— Не всякого, кто любит кушать, охотно кормят.
Те в стайке учеников, что поближе, заухмылялись.
— И за что ж тебя муж Вдовы невзлюбил, а, Ложка?
Перестарок поскучнел:
— Это уж ты сам у него спроси, Губа.
— Чего, стыдно сознаться?
— Может, и стыдно.
— Хоп! А ну, косопузые шмакодявки, слушай ко мне!
Стайка вмиг забыла про болтовню и живенько переместилась поближе к Хохлачу. Потому что «ленивых» — читай, тех, кто не подрывается при первом же обращённом к ним слове — Хохлач не любил. То есть он вообще никого и ничего не любил, за исключением, может, тёмного эля, но недостаточно исполнительных учеников — особенно. Вот и сейчас он старательно нашаривал взглядом недостаточно быстрых. Однако, нашарив Ложку, лишь скривился… и промолчал. Но всего вернее, запомнил и затаил недоброе.
Губа это приметил и закусил губу. Ту самую, слишком пухлую нижнюю, которую тайком ненавидел. (А кто бы любил часть тела, наградившую тебя прозвищем Губошлёп? Долго, больно, с кровью и не всегда успешно пришлось выколачивать из сверстников право на куда более уважительное сокращение старой клички…)
Вообще-то Ложка парню не нравился. По многим причинам. Но право строить ему козни он признавал исключительно за собой и отдавать его Хохлачу не собирался.
— Ну так, — начал наставник. — Щас вы, шпыньки, побегите по большому кругу. И быстро побегите, потому шо особо дохлые недоделки, не успевшие до срока, — для наглядности Хохлач слегка тряхнул песочными часами, рассчитанными на полчаса, — вместо шоб сидеть в тёплой читальне, станут бегить ещё по малому кругу. Ясно вам?
Согласным гулом ученики поспешили уверить, что им всё предельно ясно. Наставник на это нехорошо оскалился, показывая крупные жёлтые зубы.
— Тока вам не всё покеда ясно. Просто на время малышня голожопая бегаит, а вы тут уже вроде как почти при Знаке, потому будет вам усложнение. На большом круге по сторонам добро поглядайте да примечайте, чего там. Кто вовремя вернётся, а ништо не углядит, тому тоже по малому кругу шлёпать, ясно? А ты, Ложка, сюды поди. Ближе, ближе. Вот тебе, как самому зыркому, лента на глаз. Хошь на правый, хошь на левый. На бегу не снимать, не сдвигать, ваще не трогать. Всё всосал? Славно, славно.
Хохлач нагнулся и поставил песочные часы на землю.
— Пошло время, — объявил едко, распрямляясь. — Шо стоим, чукараки узкогрудые?
Почти вся стайка будущих Охотников, как один, рванула к началу большого круга. Почти — потому что Ложка приотстал, подвязывая ленту так, чтобы закрыла левый глаз. Губа обернулся на бегу… и тоже замедлился, сам толком не понимая, чего ради тормозит.
— Эй, — негромко окликнул на бегу перестарок, — не хочешь объединиться? Как настоящие Охотники в команде.
— Хо! Это как же? Я за тебя бегу, ты за меня зыришь?
— Нет. Бежит каждый сам за себя. И смотрит тоже. Просто я гляжу вправо, а ты влево. И делимся замеченным. Согласен?
В груди у Губы аж взбурлило.
…причин, по которым ему не нравился Ложка, хватало. С горкой. Первым делом, этот перестарок больно много о себе понимал. Говорил, как по писаному, держался не по чину гордо, манеры имел отнюдь не простецкие. Да ещё и магией, по слухам, баловался. Во-вторых, мало того, что перестарок, так ещё со стороны! Не из потомственных Охотников и даже не из приёмышей. Явился не запылился, в компании двух магов (Губа сам этого не видал, но слухи ходили), живо да быстро испытания прошёл и вот уже допущен к настоящей учёбе: к полосе препятствий, к пескам, стрельбищу, читальне при Архивах. И ведь ловок, чтоб его! Причём не так ловок, как уже когда-то учившиеся науке Охотников или воинскому делу, а как новичок, но очень способный. То, что самому Губе давалось с потом и кровью, с головной болью при разборе хитрых закорючек на бумаге, — Ложка усваивал играючи. Раз — и выучил. Два — и повторил. Три — и ответил.
Без напрягов. Походя.
Но зависть-то ещё ладно (хотя Губа в жизни не посмел бы приветствовать самого старшину Ухвата так, как перестарок — небрежным кивком, чуть ли не как равного). Зависть можно и нужно в ком свернуть и засунуть куда подальше, чтоб не мешала. Потому — последнее это дело, на одного из братьев своих по гильдии косо смотреть из-за поганства душевного.
Межевым камнем настоящего раздора стал Головастик. Тот из двух магов, что тоже, как и Ложка, оказался допущен к настоящему учению. Сцену в купальне Губе вспоминать не хотелось, да только она как-то сама собой вспоминалась. Пустое лицо Головастика, слабо дрогнувшее от сорвавшихся сдуру и попавших в цель злых слов. Свистящий шёпот в лицо и белые от бешенства глаза Ложки, от которых нутро сжималось и дрожало. Подумаешь, ляпнул не то в запале! Он на самом деле и не думал вовсе, что Ложка с Головастиком… ну… ЭТИМ занимаются. Свидетелей позора, по счастью, не нашлось — но Губа не привык бояться и никак не мог простить Ложке того, что этот пришлый перестарок сумел-таки его напугать. Да ещё как напугать! Ему после всего пару раз даже кошмары снились!
Оклемавшись, Губа принялся мстить — так, как никогда ещё не мстил. Во время занятий на песках старался наставить недругу побольше синяков. Высмеивал его результаты на стрельбище, в самом деле неважнецкие. Даже, краснея и угрызая сам себя за явную подлость, взялся за жутко нелюбимое ранее дело: распускание слухов. Последним, кстати, стал слух о том, что Ложка не прочь пробраться под юбку к Вдове. Уж очень повод удачный подвернулся: Хирмина со своим новым жильцом о чём-то говорили за закрытыми дверьми битых полтора часа, чему нашлись свидетели. Такой повод Губа упустить не мог.