Мечты прекрасных дам
Шрифт:
– Сколько тебе лет, Анна? – ободряюще улыбнулась ей Милли.
– В Месяц Белых Рос мне исполнится двадцать один.
– Ты очень хорошо говоришь по-английски.
– Я говорю немного и по-французски, если понадобится.
Милли пробежала глазами письмо, переданное ей Анной.
– Монахини Фу Тан дают тебе отличную характеристику. Мой муж не обговаривал с тобой сумму жалованья?
– Да, мы уже обо всем договорились.
– Видишь ли, я редко занимаюсь подобными вещами. Хозяйство ведет мой муж.
Они стояли рядом на солнце и улыбались друг другу. Почему-то Анна немного смущала Милли; хотя встреча происходила в ее собственном доме, где она была хозяйкой, девушка, стоящая перед ней и глядевшая на нее высокомерным взглядом, казалось, полностью контролирует ситуацию. Даже в аромате ее необычных духов было что-то неуловимо-зловещее. Милли не могла понять, что ее так смутило, ведь девушка была хорошо образована и имела рекомендации, о которых можно было только мечтать. Тем не менее, ощущение того, что перед нею властный и недобрый человек, не проходило.
Анна же тем временем была занята своими мыслями: чем скорее она пройдет все формальности, связанные с приемом на работу, тем будет лучше. Эли грубо и бесцеремонно отверг ее, как обычную шлюху, а та, ради кого он это сделал, стояла сейчас напротив нее, и было видно, что она невинна, как ягненок, в этом мире хищников.
Та черная женщина, которая открыла ей дверь, исчезнет первой, – имея доступ к кухне, она сможет довести ее нездоровье до скорого и естественного конца. И все прочие обитатели дома – кроме хозяина, с которым она уже познакомилась, – тоже должны быть ликвидированы при первом удобном случае. Но основная ее цель – хозяйка, которую любил Эли.
Однако в той ауре зла, которая окружала Анну, иногда пробивали брешь более человечные чувства. Во время своей непродолжительной связи с Эли она испытала чувства, более благородные, чем обуревавшие ее обычно хищнические инстинкты: грубоватое, но доброе отношение Эли открыло в ее сердце некое подобие благородства, которое временами заглушало ее неодолимую жажду убивать. Теперь же, когда ею пренебрегли, со всеми сантиментами было покончено, осталась лишь расчетливая жестокость.
Мило улыбаясь, она обратилась к Милли:
– Госпожа, насколько я поняла, я буду работать у вас?
– Да, конечно!
– Я неплохо готовлю. Вы не пожалеете о своем решении.
– Это просто замечательно! Хотя вообще-то готовка входит в обязанности моей старшей экономки.
– Я понимаю.
Хмурая Мами проводила Анну Безымянную до ворот.
– Я ей не доверяю, – заявила Мами, возвращаясь в гостиную.
– Но почему? – спросила Милли. – По-моему, она просто очаровательна, а духи у нее – просто божественные!
– Ах так? Что я тебе говорила – если у девушки блестит от чистоты лицо, не забудь посмотреть у нее за ушами. Неспроста от нее так хорошо пахнет, ой неспроста.
30
Через три дня Анна приступила к своим обязанностям в качестве помощницы экономки, пока Милли с Мами все еще пребывали на острове Грин. Джеймс Уэддерберн, держа в руках бутылку, в тупом пьяном оцепенении глазел в окна гостиной.
Он стоял, покачиваясь посреди комнаты, затем вдруг резко выпрямился, стараясь придти в себя, поскольку где-то ему почудилась музыка – еле слышные звуки, – будто какая-то женщина поет, перебирая струны старинного инструмента.
Не выпуская из рук бутылку, он подошел к двери и отворил ее. Звуки стали слышнее. Он вышел в коридор и прислушался, не веря своим ушам.
Идя на звук, Джеймс проковылял до главной лестницы, затем прошел в ту часть дома, где жила прислуга. Остановившись у двери, за которой слышалось пение, он повернул ручку и вошел.
Музыка резко оборвалась. Анна Безымянная, сидевшая на кровати с «п'и-па» в руках, подняла голову, на лице ее мелькнул непритворный ужас.
На ней не было ничего, кроме легкого халатика. Она отшвырнула «п'и-па» и вскочила с кровати. Халатик соскользнул, открыв ее, нагую. Она стояла, сжав кулаки, дрожа всем телом.
Джеймс, потрясенный столь быстрым развитием событий, не мог отвести от нее удивленного взгляда, но тут Анна пришла в себя, схватила лежавший на полу халатик и бросилась к двери. Но Джеймс преградил ей дорогу.
– Пожалуйста, господин, – взмолилась Анна. Все еще плохо соображая, Джеймс не мог отвести глаз от ее залитого слезами лица.
– О Боже праведный, – пробормотал он.
– О пожалуйста, простите!
Теперь она говорила по-китайски – на своем родном языке, пытаясь что-то объяснить Джеймсу, но тот, слабо понимая что-то в этом потоке речи, лишь глупо улыбался. Но и в менее щекотливых ситуациях разгневанный хозяин мог запросто уволить прислугу Анна прекрасно об этом знала. Прикрыв лицо своими длинными волосами, что у китаянок выражало крайний стыд, она бросилась к кровати и вся скорчилась, словно ожидая удара. Джеймс подошел к ней ближе и откинул волосы с ее лица.
– Простить? За что простить? – спросил он слегка охрипшим голосом.
– Вы ведь не прогоните меня?
– Да упаси Бог, женщина! Меньше всего я думаю об этом. Ты просто подарок небес.
– Тогда, – она умоляюще посмотрела на него, – пожалуйста, будьте поласковее со мной, хозяин. Я воспитывалась в монастыре и ничего не знаю о мужчинах – С этими словами она подошла к двери, заперла ее и, откинувшись, подняла к нему свое лицо, на котором сквозь слезы проступала задорная улыбка.
Книга третья
31
До того, как Милли исполнится двадцать один год, оставался один месяц. В это время года уже с утра наступала такая несносная жара, что все беременные женщины в Гонконге начинали жаловаться на свою судьбу. Мами, не переставая обмахиваться веером, заявила, что ни одна женщина, проживающая восточнее Аравии, не должна рожать детей летом.
– Может, вскоре на тебя тоже начнет действовать жара? – подразнила ее Милли.
– Что ты хочешь сказать?
– Ничего. Просто в Гонконге сейчас начался сезон детей!