Мечты

У меня однажды былъ сонъ, странне котораго трудно себ представить. Мн приснилось, что я пришелъ въ театръ и что капельдинеръ отказался пропустить меня на мсто, если я не оставлю у него своихъ… ногъ!

Требованіе капельдинера нисколько не удивило меня (я такъ хорошо быль знакомъ съ театральными порядками, даже и наяву не удивился бы какимъ угодно чудовищнымъ комбинаціямъ этихъ порядковъ), но мн было очень досадно оставлять гд-нибудь на вшалк свои ноги, это, какъ хотите, даже и во сн крайне непріятная вещь.

Высказавъ капельдинеру, что мн не приходилось слышать о такомъ нелпомъ распоряженіи, какимъ является требованіе, чтобы постители театровъ оставляли свои ноги на вшалк вмст съ верхней одеждой, я добавилъ, что сочту свой долгомъ на другой же день возбудить объ этомъ вопросъ «Таймс».

Капельдинеръ

отвтилъ, что лично онъ тутъ ни при чемъ, такъ какъ исполняетъ лишь то, что ему приказано дирекціей театра. Насколько ему извстно, это странное на первый взглядъ распоряженіе основано на постоянныхъ жалобахъ самихъ постителей на то, что имъ въ театр нельзя шагу сдлать безъ того, чтобы не наступить на чужія ноги, и некуда убирать свои. Первая жалоба исходила отъ вновь при прибывающихъ постителей, которымъ приходится пробираться къ своимъ мстамъ черезъ ноги явившихся пораньше; вторая жъ жалоба вносилась именно этими раньше пришедшими, обезпокоиваемыми новыми постителями. Въ виду этого дирекціи ничего больше не оставалось, какъ требовать отъ всхъ постителей оставлять ноги на вшалк.

Поразмысливъ, что всякіе дальнйшіе протесты съ моей стороны будутъ безполезны, я покорно слъ и позволилъ капельдинеру снять съ меня ноги.

До тхъ поръ я и не зналъ, что человческія ноги съемныя, и всегда считалъ ихъ прикрпленными къ туловищу наглухо. Однако капельдинеръ съ изумительнымъ проворствомъ отвинтилъ мн об ноги, при чемъ былъ настолько любезенъ, что показалъ мн, какъ длать эту операцію самому, безъ посторонней помощи. И опять-таки я вовсе не былъ удивленъ въ томъ смысл, чтобы найти это сверхъестественнымъ, а былъ только, такъ сказать, пріятно пораженъ новымъ открытіемъ.

Въ другой разъ мн снилось, что меня ведутъ вшать. Но и въ этомъ случа я не чувствовалъ удивленія; нисколько не были удивлены и вс окружавшіе меня родные, пріятели я просто знакомые. Вс они сгруппировались возл меня и съ самыми веселыми лицами желали мн пріятнаго пути. Казалось, предстоявшій мн трагическій конецъ считался ими въ числ самыхъ обыденныхъ явленій въ мір. А, можетъ-быть, они только притворялись такими веселыми, скрывая свое огорченіе со стойкостью древнихъ спартанцевъ. Вопросъ этотъ для меня до сихъ поръ остался открытымъ. Во всякомъ случа они были очень добры. Одинъ изъ моихъ дядей даже принесъ мн корзиночку съ сандвичами и бутылочку чего-то крпко спиртуознаго «для ободренія на эшафот», какъ онъ съ многозначительнымъ взглядомъ сообщилъ мн.

Вообще, во сн мы ничему не удивляемся, но все принимаемъ, какъ нчто совершенно естественное и обыденное. Удивляться научаютъ насъ наяву «близнецы-тюремщики смлой мысли» — Знаніе и Опытъ.

Встрчаясь въ произведеніяхъ романистовъ и драматурговъ съ людьми, преисполненными всякихъ лучшихъ чувствъ, мыслей и порывовъ, мы удивляемся, потому что Знаніе и Опытъ внушили намъ, что такого сорта люди чрезвычайно рдки, пожалуй, даже и совсмъ не существуютъ въ дйствительности. Въ границахъ той же трезвой дйствительности мои близкіе были бы крайне удивлены, если бы узнали, что я совершилъ такое преступленіе, за которое судъ нашелъ нужнымъ приговорить меня къ повшенію. Вдь Знаніе и Опытъ говорили имъ, что въ стран, гд силенъ законъ и полиція стоитъ на высот своей задачи, граждане обыкновенно съ полнымъ успхомъ могутъ противостоять всякаго рода искушеніямъ, ведущимъ къ уголовнымъ преступленіямъ.

Но область сновъ недоступна для близнецовъ Знанія и Опыта. Они остаются за предлами этой области вмст съ тмъ комочкомъ тяжелой, мертвой глины, часть которой составляютъ они сами, между тмъ какъ отршенная отъ ихъ надодливаго надзора смлая Мысль быстро проскальзываетъ сквозь темную калитку и свободно бродитъ по извилистымъ тропинкамъ во всхъ направленіяхъ перерзывающихъ «сады Персефоны».

Освободившись отъ стснительнаго убжденія бодрствующаго мозга, будто бы вн познаваемаго нашими вншними чувствами міра во всей вселенной ничего больше нтъ, нашъ духъ ничему не удивляется. Во сн мы летаемъ и нисколько не удивляемся этому; ходимъ совершенно голыми и не стыдимся. (Правда, вначал мы немножко опасаемся, какъ бы насъ не забрала полиція, но успокоиваемся, когда замчаемъ что стражи общественнаго порядка и нравственности на насъ и вниманія не обращаютъ, тоже, повидимому, не находя ничего зазорнаго въ нашемъ «райскомъ» костюм). Бесдуемъ съ нашими умершими родственниками и друзьями и упрекаемъ ихъ въ томъ, что они раньше не приходили къ намъ, но опять-таки нисколько не удивляемся тому, что они представляются намъ живыми, хотя мы и сознаемъ, что они давно умерли.

Вообще, во сн съ нами случается много такого, о чемъ человческій языкъ и передать не можетъ. Мы видимъ тотъ свтъ, котораго никогда не замчаемъ на суш или на мор; слышимъ звуки, которыхъ не можетъ уловить ни одно бодрствующее ухо. Наше воображеніе дйствуетъ только въ то время, когда мы спимъ. Въ бодрствующемъ состояніи мы не умемъ имъ пользоваться, а просто работаемъ однимъ разсудкомъ. Силою этого разсудка мы лишь измняемъ, переставляемъ, распредляемъ по новому все то, что видимъ вокругъ себя. Но ни одному изъ насъ не удалось наяву прибавить хоть самую крохотную крпицу къ тому матеріалу, изъ котораго Знаніе и Опытъ строятъ намъ калейдоскопъ вселенной.

Динъ Свифтъ видитъ одну породу людей гораздо мельче, а другую — гораздо крупне нормальныхъ представителей человчества; видитъ онъ и страну, въ которой лошади занимаютъ положеніе людей, а люди — лошадей. Литтонъ Бульверъ переносить мсто дйствія одной изъ своихъ повстей въ ндра земли вмсто ея поверхности. Райдеръ Хаггардъ знакомитъ насъ съ дамой, которая на нсколько лтъ старше, чмъ полагается быть «интереснымъ» героинямъ романовъ, и описываетъ раковъ, которые немного крупне подаваемыхъ въ гастрономическихъ магазинахъ. Число писателей, переносящихъ насъ на луну или на какую-нибудь другую планету, очень велико, а между тмъ то, что они тамъ открываютъ «новое», такъ мизерно, что ради этого вовсе не стоило труда подниматься такъ высоко. Другіе описываютъ намъ то, что, по ихъ мннію, должно быть черезъ нсколько столтій, но такъ нудно и мертво, что мы, читая плоды ихъ «прозрній», можемъ только радоваться при мысли о томъ, что ничего этого нтъ при насъ. Во всхъ этихъ утопіяхъ нтъ ничего, кром полнаго бездльничанья, потому что весь человческій трудъ замненъ дйствіемъ электричества. Скука смертная!

Въ самомъ дл, по моему мннію, слишкомъ ужъ много электричества общается намъ въ грядущихъ вкахъ. Это напоминаетъ мн встрчающіяся нын такъ часто объявленія въ эмалевыхъ краскахъ. Въ этихъ объявленіяхъ наглядно изображается скученная въ небольшомъ помщеніи многочисленная семья, занятая раскрашиваньемъ эмалевыми красками всего что можно и чего нельзя. Глава семьи, человкъ почтенной патріархальной наружности, стоитъ на складной лстниц и съ полнымъ усердіемъ покрываетъ потолокъ эмалью цвта «зелени кукушкинаго яйца», между тмъ какъ горничная и кухарка ползаютъ на колняхъ, стараясь покрыть полъ эмалью цвта «красной восковой печати». Хозяйка расписываетъ рамы картинъ въ цвтъ терракоты. Старшая дочь съ мужемъ украдкою любезничаютъ въ углу, растворяя въ глиняномъ горшк эмаль цвта «декадентской желтизны», которою, по всей вроятности, должны «оживить» стоящее рядомъ съ ними піанино. Младшіе члены семейства увлекаются намазываніемъ на столы и стулья густыхъ слоевъ «красноты малиноваго варенья» и «небесной лазури». Словомъ, каждый предметъ вокругъ этихъ современныхъ «художниковъ» покрывается эмалью разнообразнйшихъ цвтовъ и оттнковъ; положительно все подвергается возобновленію посредствомъ эмалевыхъ красокъ, отъ дивана до каминной ршетки, отъ обденнаго стола до стнныхъ часовъ. Если останется излишекъ этой цвтной эмали, то этотъ остатокъ, слдуетъ предполагать, пойдетъ на украшеніе Библіи и на перекраску любимой кошки, собачки или канарейки.

Въ рекламахъ объ этомъ «новомъ открытіи» (объ эмалевыхъ краскахъ) говорится, что имъ могутъ пользоваться и совсмъ маленькія дти. Расширимъ вышеописанную картину и представимъ себ, что ребятишкамъ дано разршеніе покрыть эмалью все, что нашли нужнымъ собрать въ домъ необходимость или тщеславіе владльцевъ. И вотъ, одинъ изъ ребятищекъ раскрашиваетъ въ «молочную синеву» вилку для поджариванья хлбныхъ ломтей; другой придаетъ эстетическую цнность голландской печк, наводя на нее новый оттнокъ зелени въ «стил модернъ», а самый маленькій карапузикъ накладываетъ «старое золото» на приспособленіе для сниманія сапогъ, а двочки наводятъ новый румянецъ на волосы своихъ куколъ, а новую чернь — на ихъ круглыя щеки. Старшая изъ нихъ съ глубокомысленнымъ видомъ разрисовываетъ одинъ изъ подоконниковъ въ краску «легкаго смущенія на персиковой щечк двичьяго лица».