Медь Химеры
Шрифт:
Сент-Хеленс доверял ему и оставил его за командующего. Ему необходимо выяснить, кто же выстрелил из арбалета в канцийского генерала. Если этот человек еще жив, он казнит его. После этого, понравится им это или нет, он прикажет германдцам возвращаться в Канцию другим, окольным путем.
Сент-Хеленс, свирепо подумал Ломакс, ты будешь отомщен!
Генерал Мор Крамб уплетал пригоршню ярко-желтых, чрезвычайно кислых яблочных ягод, когда колландцы обрушились на их лагерь. Призраки, подумал он. Не собирается ли колдунья кое-чему научиться?
Наемник из Троода
Проклятье! В этот раз они настоящие.
Вскочив в седло и обнажив меч, Мор выкрикивал приказы. Уже через мгновение они отчаянно сражались, спасая свои жизни. Прямо на него верхом на большой гнедой кобыле мчался колландец, направив копье ему в грудь. Похоже на пику дракона, подумал Мор, поднимая щит, чтобы отразить удар. Он собрался с силами для столкновения, зная, что это, возможно, будет самое последнее, что ему предстоит ощутить в жизни. Острие копья было нацелено на щит, готовое разбить его и отнять жизнь у Мора.
Затем копье, копейщик и его конь исчезли, оставив генерала живым и потрясенным.
Проклятье! Снова фантомы! Перемешанные на этот раз с настоящими солдатами! Благодарение богам за спасение!
— Берегись, генерал!
Он отвел голову в сторону и отразил низко нацеленный удар мечом, который почти отделил бы его руку от тела. Этот нападавший был настоящим. Проклятье!
— Сражайтесь до победы, солдаты! Сражайтесь! — он надеялся, что его слова принесут хоть какую-то пользу.
Мечи и щиты постоянно звенели, ударяясь друг о друга. Тетивы звенели. Люди и кони вскрикивали, стонали и умирали. В темно-красных лужах пузырилась кровь из разорванных глоток и пронзенных грудных клеток.
А утомительный день все тянулся и тянулся. Тем кто думал, что война — великолепное зрелище, следовало бы сейчас оказаться здесь!
Генерал Лестер Крамб расположил свою армию для отражения большой атаки наступающей кавалерии. Он не знал, почему он был так уверен в этом, но чувствовал, что на этот раз канцийцы будут настоящими. Настоящими, со смертью, которую они несли и всеми своими силами и способами желали это осуществить.
Стрела чуть было не угодила в него и со стуком ударилась в скалу. Эта стрела уж точно была настоящей. Их встретили на равнине за грядой холмов. Невежественные армии, как сказал бы Джон Найт. Невежественные армии, столкнувшиеся в жаркой схватке на исходе дня.
Лес обнажил меч и сражался с канцийским солдатом. Враг оказался очень искусным бойцом, и Лес делал все, что мог, чтобы не проиграть ему. Второй канциец быстро подоспел на помощь первому и ранил Леса ранение в руку повыше левого локтя. Лестер вздрогнул от боли, почувствовал дурноту и ослаб — все за одно мгновение. Он открыл рот, чтобы закричать, и в этот момент первый канциец сделал резкий выпад.
Ему едва удалось чертыхнуться, когда лезвие меча пробило крепкую броню и глубоко проникло в его грудь. Он упал, но странно, что его мысли были об отце и о том, что он, должно быть, переживает сейчас в соседнем королевстве.
— Командир, командир! — прокричал чей-то голос ему прямо в ухо. Но к этому времени, Лестер слышал уже все
Звуки становились слабее, стали тихими, потом все тише и тише.
Джон едва ли могла долго думать о войне. Она была слишком озабочена состоянием Хелн и тем, что с ней творилось. Что же происходило? Джон очень хотела бы это узнать. Каждое утро жена Келвина ощущала дурноту и тошноту, и это была вовсе не обычная тошнота, которая бывает по утрам у беременных. Ее рвало так сильно, что иногда в ее рвоте появлялись капельки крови, а Джон это вовсе не казалось нормальным.
Джон, когда она смотрела на бледное лицо Хелн, ковырявшейся в подносе, уставленном причудливой изысканной дворцовой пищей, жалела о том, что она никогда по-настоящему не чувствовала себя девушкой. Она и впрямь не ощущала себя ею, пока не познакомилась с Лесом. Когда она росла, то избегала всех женских дел. В искусстве лазанья по деревьям, метания камней из пращи по мишеням она преуспевала все больше и больше, как и в ловле рыбы удочкой — способом, который больше всего нравился ее отцу, — это были ее дела, ее занятия. Мягкие девичьи интересы и особенно все то, что касалось интересов девушек к юношам, Джон с презрением отвергала. Она никогда не носила платьев, если могла этого избежать, а ее интерес к младенцам был нулевым. Теперь, став женщиной, взрослой женщиной, она ощущала нехватку всего этого.
Была ли разница между круглоухими и остроухими, когда речь шла о рождении детей? Джон никак не могла это узнать. Сколько круглоухих женщин было здесь, в этом измерении? Хелн была единственной, кого она знала, хотя в маленьком отряде круглоухих Джона Найта были и две женщины. Две женщины с круглым; может быть, у них появились дети. Джон жалела, что не знакома ни с одной из них.
Хелн сдавленно вздохнула, поднялась со стула и побежала в ванную. Снова ей плохо, и прихватило ее всерьез. Если так и должна протекать нормальная беременность, Джон совсем не хотела такой участи!
Джон подобрала с тарелки Хелн апельсинолимон и понюхала его. Плод пах прекрасно. Она не могла поверить, что именно от него Хелн стало так плохо. Но просто на всякий случай, вдруг так и могло быть — Джон съела плод и нашла его хорошим, сочным и приятным на вкус. Она вытирала с губ желтый сок, когда возвратилась Хелн; вид у нее был бледный и изможденный.
— Хелн, я беспокоюсь за тебя, — сказала Джон, когда жена ее брата снова села на стул. — Тебе последнее время становится плохо каждое утро. Я не думаю, что это из-за пищи; я только что ее попробовала.
— Все пройдет, — сказала Хелн почти безразличным голосом.
— Да, но когда? Тебе надо подумать о ребенке, Хелн. Это может оказаться для него не очень хорошо.
Хелн безучастно смотрела из окна на садовника, работающего на клумбе с тюльпаниями и настурцанами. Цветы в это время года были действительно прекрасны, их красные и белые цвета, голубые и белые бутоны служили утешением для глаз. Она ничего не отвечала Джон.
Вот что! Приведу-ка я доктора Стерка, чтобы он прописал ей что-нибудь от рвоты.