Мед.ведь.ма
Шрифт:
— Расскажи мне о себе, хоть что-нибудь. Со всей этой беготнёй и суматохой, я не имела возможности узнать о тебе что-то.
— Я возник из ниоткуда, — негромко, сразу же начал Ви. — Просто появился, однажды, когда меня кто-то заметил. До этого меня не было. Я постепенно осознавал происходящее вокруг, бродил повсюду, бесприютный и предоставленный сам себе. Потом я нашёл прибежище, в одном святом месте. Там было здорово, там я впервые ощутил тепло и то, какими хорошими бывают люди. Я понял, что должен защищать их и беречь. С тех пор я этим и занимаюсь. — Я с интересом это всё дослушала, успев лечь на бок, подложив ладони под щеку.
— То есть, тебе не придётся сильно менять род деятельности, становясь золотым?
— Совершенно не придётся.
— Чонгук и Шуга так нахваливают монастырь, в который меня ведут. А что, если я почувствую там себя чужой? Меня-то в золотые не примут. Кем я там буду?
— Ты же изучаешь медицину, а воины всегда обеспечат тебя работенкой. Будешь медсестрой. — Мне не нравилось это современное слово, которое отдаляло меня от знахарства бабушки. Я хотела идти по её стопам.
— Нет, целительницей, — робко поправила я.
— Угу. Ведьмочкой, — хохотнул Ви, озорно на меня поглядев.
— Я не ведьма, — нахмурилась я. — Ну…ведунья, что ли. Звучит мягче.
— Всё тебе не так. Не медсестра, не ведьма… Медведьма ты, вот кто! — улыбаясь, определил он меня.
— Медведьма? Больше похоже на название самки медведя, — засмеялась я, — причем белого медведя. — Перекатившись на спину, я сплела пальцы на груди. — Может, моя родина, как и у них, на севере? Бабушка не была альбиноской, интересно, а мама или папа были? Или я одна такая, неудачная?
— Почему это неудачная? — подобрался к краю своей кровати Ви. — Ты особенная.
— Бабушка говорила, что я лунный ребенок. Не знаю, почему. Я не чувствую с Луной никакой связи. Хотя я не загораю на солнце, совсем. Кожа всегда бледная. — Почувствовав желание поделиться с кем-нибудь и быть откровенной, я повернулась к Ви. — Перед смертью… когда она умирала… бабушка велела мне найти своё солнце, чтобы меня не поглотила тьма. Как ты думаешь, что бы это могло значить?
— Мне кажется, она имела в виду, что надо держаться света и добра.
— Могла ли она подразумевать золотых? Неужели она не в состоянии была сказать прямо, без этих странных метафор?
— Если она была прорицательницей, то наверняка видела абстрактными картинками, поэтому сказала тебе то, что успела увидеть. — Ви протянул мне ладонь, и я взялась за неё. — Избегать тьмы совсем нетрудно, медведьма. Главное не смотри на солнце, когда найдёшь его, а то ослепнешь, и погрузишься во мрак. — Я задумалась, приняв к сведению замечание моего духа. После короткой паузы, он дополнил: — Тьма коварна. Иногда она прикидывается светом, да таким ярким, что белое рядом с ней выглядит черным.
— Ты только что сказал, что тьмы нетрудно избежать, и сразу же пугаешь меня её коварством! Как же быть?
— Закрой глаза. — Я послушалась, сомкнув веки. В ушах зазвучал голос Ви: — Слушай сердце. Его не обманешь. — Оно почему-то сразу же бойко ухнуло, словно обрадовавшись или рванув к чему-то, но тотчас угомонилось. — Слова врут, зрение врёт, но чувства — нет. Все люди знают, что хорошо, а что плохо, это всё так просто, но каждый раз просыпается эгоизм, или трусость, или желание стать лучше кого-то, обойти кого-то и победить, завладеть чем-то, и люди пускаются в демагогию и создание теорий, почему должно быть так, а не эдак. Но если прислушаться к себе, то каждый — каждый! — знает, в какой момент начинается ложь, в какой момент игнорируются другие и что-то делается несправедливо и неправильно. Проблема не в том, что люди не знают, что зло, а что добро. Проблема в том, что они не понимают, зачем и ради чего нужно добро? Все так привыкли к аргументам и словесным объяснениям, что «надо» и «так должно быть» никого не устраивает. Но разве истина — это не то, что не требует оправданий? Когда человек крадёт или убивает, он сразу же ищет сотни причин, почему сделал это: обвиняет других, выгораживает себя. Когда человек совершает добрый поступок, у него нет объяснений, и он в них не нуждается. Добро — это то, как должно быть, без сносок и заковыченных разжевываний. А зло… знаешь, есть такая фраза: «Прежде чем совершить поступок, представь, что ты рассказываешь о нем матери. Если тебе становится стыдно — не совершай его». У меня никогда не было матери, и у тебя тоже, но, я уверен, если ты будешь руководствоваться этим законом, то никогда не совершишь того, чего не следует.
Утром я увидела, как Ви, обуваясь, заправил под каждую из брючин по ножику. Когда мы вышли к лестнице, чтобы продолжать путь, то ни у кого из молодых людей не было своих обычных нош, и только я топала со своей сумкой.
— Куда вы дели свои вещи? — удивилась я.
— Сбросили балластом, — добродушно позевывал Шуга, плетясь вниз по ступенькам.
— Они слишком громоздки, и уже не нужны нам в городах, — объяснил Чонгук. — Всё что нужно можно купить, а остановиться на ночевку на улицах в спальном мешке как-то… странно, — улыбнулся он, и я согласилась с этим доводом.
Именно Чонгук заметил их первым. Они сели с нами в один автобус в Чжэнчжоу, два мужчины в темном, один из которых раза два или три очень тихо говорил по мобильному. Я этого всего не заметила, узнала позже, со слов ребят. Я вообще почему-то забыла о какой-либо опасности и, не зная, чего ждать, не ждала ничего вовсе. Но золотые были настороже. Чонгук велел нам выйти на предпоследней остановке, хотя билеты мы купили до конечной, и эти типы тоже, но они вышли вместе с нами, завозившись якобы со шнурками, когда мы медленно пошли прочь. Один из них опять взялся за телефон. Мне объяснили, что за нами, возможно, слежка, именно в этот момент, когда мы пошли по узкой улочке, подальше от двух подозрительных персонажей. До этого моя компания умудрилась обсудить это так незаметно, что я и в ус не дула о каких-то шпиках на хвосте.
— А кто они? Синьцзянцы? — шепотом спросила я у Гука.
— Понятия не имею, но если они вновь где-то покажутся на нашем пути, то, скорее всего, да. — Я ощутила волнение, комочком зародившееся в животе и поднимающееся к горлу. Кроме того, оно увеличивалось, ширилось, дергало мои нервы. Да, тех всего двое, а у меня трое защитников, но кто знает, есть ли подкрепление у незнакомцев?
Чонгук стал водить нас кругами некоторое время, чтобы выяснить, идёт ли кто следом? Около часа мы потеряли на то, чтобы убедиться, что мужчины в темном растаяли. Сев в такси, мы попросили довезти нас до автобусной остановки на трассе, откуда решили двигаться дальше. Мы двигались на север, надумав покинуть Хэнань и очутиться в Хэбэй, которая, как заметил Шуга, не ждёт нас с распростертыми объятьями.
— Мы будем осторожны, — коротко сказал Чонгук и, не теряя выдержки и улыбки, предназначенной для меня, чтобы я не переживала, постоянно стрелял глазами по сторонам и вслушивался во всё так тщательно, что я замечала, как он игнорирует некоторые наши разговоры, кивая для вида.
Но, несмотря на все предосторожности и страховки, когда мы сошли в Ханьдане, пересекшие границу Хэбэй, уже три каких-то странных личности крутилось возле нас. Меня крепко сжали за руку и я, подумав, что это Ви поддерживает меня, обнаружила, что это сделал Чонгук, прошептавший сквозь сомкнутые губы: