Мед.ведь.ма
Шрифт:
— Да я бы даже к ним присоединился, — продолжил мечтать о прерванном Дэхёном воображаемом реванше Чонгук. — У одного Эвр увёл девочку, у другого чуть не увёл. У него самого, интересно, никого нет? У него бы увести, посмотрел бы я, как он будет плясать.
— Так. Мы не наёмники, мы не вмешиваем невиновных в месть преступникам, — напомнил Чимин.
— Я знаю, — почти обижено развёл руками младший, как бы говоря «как ты мог обо мне такое подумать?». — Ну, а если бы она была из драконов? Или из… ну я не знаю, где там девицы промышляют?
— В Шаньси, — припомнил Чимин.
— А, ну да. Воинствующие женщины-убийцы! Этих тоже иногда проучить не помешает.
— Угу, давай-давай, сунься туда, — с опаской покосился старший золотой. — Это такое место, как остров сирен в путешествиях аргонавтов и Одиссея. Нужно проплывать мимо, и то с залепленными воском ушами. И глазами.
— И привязанным к ноге членом? — шутливо закивал Чонгук, отчего запрыгала его чёлка. — Сандо же туда не боится ездить, когда надо, — в который раз парень привёл в пример того, кто для него им и являлся — примером, тем, кому стоит подражать.
— Ты его знаешь, ему всё нипочем.
— Кто сказал, что мне нет? — Чонгук вспомнил своё далёкое и смутно отложившееся в памяти детство. Каждый раз, когда он слышал «Шаньси», почему-то вспоминал большой частный дом, свору детей, родственников и мать. Она была китаянкой, но откуда именно золотой уже не помнил. Знал только, что на её родине нельзя было заводить столько детей, сколько они с отцом завели, поэтому каждый раз, когда мать оказывалась в положении, они уезжали в Корею, а однажды так и остались тут насовсем, не вернувшись больше в тот шумный и светлый дом в Китае. Где он был? Когда родители привезли его в Тигриный лог, чтобы отдать на попечение монастыря, Чонгуку шёл шестнадцатый год, но по корейским традициям прибавлялся ещё один, засчитывая те месяцы, что он был в утробе матери, поэтому посчиталось, что семнадцатый. Сейчас ему двадцать пять по мировым стандартам, и о доме, в который не возвращался с тех пор ни разу, он уже почти ничего не помнил. Двух старших сестёр — не забыл, а младших, пожалуй, и не узнал даже, если бы встретился. Сколько им уже должно быть? Двадцать два, близнецам двадцать, семнадцать и… сколько же младшей? Пятнадцать? Или четырнадцать? Или больше, или меньше? Чонгук поймал себя на не очень симпатичной мысли, что голова отпустила воспоминания о его родной семье. Да и удивительно ли, после того, как его семьёй стали золотые. Вот его братья — Чимин, Ви, Шуга, а отцы — наставники и мастера.
Дверь в квартиру открылась одним из передающихся по рукам ключей, который Чимин тотчас повесил на крючок возле входа. На кухне что-то аппетитно шипело, источая запахи еды, незатейливой, сытной, мужской. В прихожую высунулся Тэхён, обвязанный старым передником, чтобы не обляпать чёрные кожаные штаны. От царящего жара, возникшего в результате готовки, парень снял футболку и ходил полураздетый, с бусами-чётками на шее, которые тянул вниз маленький овальный кулон с изображением Будды на внешней слегка выпуклой части. Присмотревшись, можно было заметить, что кулон раскрывающийся, с неким содержимым, каким часто становятся фотографии близких.
— Привет, где шатались? — облизнув большой палец от остатков какого-то ингредиента, спросил Ви.
— У Серина, девок шпилили, — беззастенчиво солгал Чонгук, зная, что прямая пошлость как ничто другое отбивает у Тэхёна желание углубляться в подробности и спрашивать что-то ещё. Если все ребята более-менее могли обсуждать интимные приключения и авантюры, а кто-то делал это даже с радостью, то Ви был тем, для кого частная сторона жизни — как другая сторона Луны, та, что отвёрнута от Земли, таинственная, непроглядная, неизвестная, неосвещаемая.
— Ясно. — Сработало и на этот раз. Больше никаких вопросов. — А я минут двадцать назад сам пришёл, — возвращаясь на кухню, повествовал он оттуда, усиливая голос. — Голодный, как собака! Решил быстренько что-нибудь сварганить.
— На всех, я надеюсь, хватит? — разувшись, потёр ладони Чимин.
— Хватит, — заверил Тэхён, поправляя крепкой рукой большую сковороду и движением головы откидывая с глаз упавшие вперёд волосы. В ухе сверкнула серьга. — У Сахара сегодня были?
— Утром, — сел Чимин за маленький столик у стенки, а Чонгук прислонился к последней возле него. — А ты?
— Вот как раз от него и пришёл.
— Он вроде уже в полном порядке, да? — Младший переглянулся с Чимином, продолжая молчаливый заговор неоповещения об изменениях в информационных поступлениях.
— Да, полон энергии и шутил, как обычно, — улыбнулся Тэхён, накрыв крышкой сковороду. — Скоро сюда вернётся.
— Как, Джинни не заберёт его к себе под присмотр? — хохотнул Чимин.
— Ага, Рэпмон ей заберёт, — хмыкнул Чонгук. — Ты что, не знаешь, что до свадьбы — ни-ни?
— Естественно, именно тот случай, — наиграно серьёзный вид принял Мин, строго кивая. Почти все друзья уже были в курсе, что Шуга с Джинни пользовались всеми возможностями, чтобы где-нибудь остаться наедине и заняться понятно чем. Сейчас для них преградой может послужить только реабилитационный период Юнги, да и то вряд ли. Чем бы ещё захотел лечить себя нормальный парень, как не прикладыванием любимой девушки к телу?
— Лучше бы волновались за то, что она сама к нам переедет, — засмеялся Ви, — она же от него надолго не отходит.
— Ну, нет, я ей друг, но холостяцкую нашу берложеньку пусть не метит, — погладил по обоям Чонгук. — В гости пусть приходит, но чтоб не засиживалась. Тут мужицкая хата! — Он развернулся и пошёл в спальню, снять с себя поскрипывающие немного кожаные штаны, потому что больше никуда сегодня не собирался.
— Эй, ты куда? Уже почти готово всё! — бросил ему в спину Ви.
— Переоденусь и вернусь! — Чонгук вошёл в комнату с кроватями и, сев на одну из них, свою, перед этим расстегнув ремень, стал стягивать одну штанину за другой. Напротив оказалась постель Тэхёна, над которой, по всей стене, висели его чёрно-белые рисунки карандашом. Большинство из них изображало девушку с длинными светлыми волосами. Элию. Чонгук вздохнул, понимая, что Ви не разлюбил её и не забыл. Да, он смирился с потерей, но не совсем уж потерял надежду. Просто такой он был человек, что способен был носить чувства в себе, может быть и страдая, но никак не выражая это внешне. Совесть Чонгука немного его грызла, ведь и его вина в том, что Элия пропала, была. Он последовал в ту ночь, не дождавшись долго друга, следом, бегал по улицам и переулкам, разыскал, в конце концов, Ви, придушенного и бессознательного, привёл его в себя и помог дойти до гостиницы, где уже не было ни Эвра, ни девушки. А потом… потом искать сбежавшую пару было бесполезно, как иглу в стоге сена, хоть они и пытались, почти год, везде, где могли. Беда золотых всегда была в том, что их слишком мало, так что не изучить и не обыскать всю территорию. К тому же, они не знали, чей это был заказ? К кому увёл Элию Чживон? Если это были синеозёрные, синьцзянцы, драконы, юньнанцы, то возникали тысячи километров, на которые нельзя было и сунуться, чтобы поискать. Да и, всякое могло быть, вдруг провидицу украли арабы или американцы? Невозможно обыскать весь белый свет, когда не знаешь, за что зацепиться. И надо же было случиться такому чуду, чтобы наёмнику Эвру вновь дали задание, пересекающее его с золотыми. Они почти упустили его окончательно, но какие-то неведомые силы не позволили проигрышу повториться. Теперь их должна ждать победа, и ничто иное!
— Гук, ты идёшь?! — крикнул Чимин с кухни.
— Иду! — ответил он и, натянув спортивные штаны, бросил упрямый взор на портрет Элии.
***
Руку то покалывало, то жгло, то щипало, то дёргало. Но это всё было терпимо по сравнению с той адской болью, которая закончилась. Она затмевала разум и сводила с ума, от этой боли хрустели сжатые зубы и щемило позвоночник выгибающейся спины, тело крутило судорогами, но всё шло от одной лишь руки. Бобби почувствовал свободу дыхания, не в первый раз придя в себя, но первый раз сумев открыть глаза. Зрение некоторое время плавало и не настраивалось, утопающее в белизне и ярком свете. Потом, присмотревшись, Чживон понял, что не так уж и ярко, просто непривычно светло после долгого пребывания где-то в темноте. Он сделал ещё глубокий вдох, убеждаясь, что в груди стало легче и голова не жарится в невидимом обруче, и кости не ломит на части, и не горит до адовой муки плечо. Только покалывает предплечье, отдавая эхом это ощущение в пальцы.
Бобби стал понимать, что лежит на больничной кушетке. Он в госпитале?! Как же так, БиАй решился на такое? Рискнул разоблачением их всех? Или согласился на… Чживон дёрнулся и почти подскочил, в ужасе вспомнив, что для спасения жизни ему нужно было ампутировать руку. Не были ли жжение и пощипывание фантомными? Бобби приподнялся, глядя на руку, свою руку, присутствующую руку, имеющуюся в наличии. Потерев другой глаза, в которых ещё мутнело, он сконцентрировался и всмотрелся в конечность. Она стала более чёткой. Живая? Бобби пошевелил ей, и всё получилось. Пальцы гнулись, локтевой сустав тоже. Всё почти без труда, с обычными усилиями мышц. Проморгавшись, Чживон поднёс руку поближе к глазам. Она казалась излишне бледной. Землистой. Сглотнув слюну, он напряженно повёл зрачками, исследуя странно выглядящую поверхность. На руке больше не было ни волоска, как у пластиковой, только, в отличие от пластика, она не поблёскивала глянцево, а немного скукожилась, словно от сухости, словно её пожгло и просушило, и кожа местами превратилась в старый пергамент, нанесённый на хрящеватую бугристость динозавра. Бобби опять пошевелил рукой. Всё получалось, и неказистая поверхность не рвалась, не сжималась, на ней даже не образовывалось нормальных складок, будто она окаменела. Начинаясь чуть ниже плеча, такая отталкивающая оболочка доходила до запястья, не затронув кисть. Может, это было не совсем отталкивающе, но по сравнению с тем, что имел Бобби раньше… Он сжал кулак, проверяя силу. Сила осталась. А бицепс не стоило и напрягать — он застыл в новом виде, кристаллизовался изнутри, и рельефный холмик, какого долго добиваются в качалках, натружено и бессменно расположился где-то в мышечной массе.