Мед.ведь.ма
Шрифт:
Город — сказка, город — мечта
Вымуштрованный железной дисциплиной воина и бесконечно терпеливый, когда нужно, Чонгук разглядывал закрывшего глаза Чжунэ. Сосед по месту воткнул наушники в уши и не желал стеснять себя обществом чужого и неприятного ему типа, до Сингапура он решил изолировать себя от разговоров и проиллюстрировать весь масштаб надменности и презрения, на какие способны драконы. Чонгук представился не настоящим именем, а тем, что было в фальшивых документах, по которым он летел. Он его сам придумал. Звали его на ближайшую неделю Чонвон, и, предвкушая, как его коротко будут звать Воном, воображал большой деревянный бумеранг, какие вытачивают австралийские аборигены, только ещё больше, летящий в лоб Бобби. От бумеранга у того рассекается голова, лопается, как тыква, и он падает замертво. Чонгук не был кровожадным, но за то, что Эвр сделал с Элией (а со сколькими ещё, помимо неё, о которых они не знают?), это было бы справедливым возмездием. Хотя, нет, лучше сначала причинить моральные страдания. Всё-таки любопытно, есть у Бобби девушка, или нет?
Составляя психологический портрет противника, Чонгук изучал черты лица Чжунэ. Губы упрямого и самовлюблённого человека, подбородок не очень волевой, но не покладистый, нос изобличает наличие гордыни… Хоть одна черта скажет о каком-нибудь положительном качестве? Гук заподозрил себя в предвзятости и прекратил исследование. И как раз вовремя, поскольку Чжунэ открыл глаза, чтобы переключить композицию, и заковырялся в плэй-листе. К ним подошла стюардесса, спрашивая с фирменной улыбкой, не нужно ли им чего-нибудь? Девушка была интересной, дивной, как модель, но дракон, не удостоив её и взглядом, попросил кофе с сэндвичем, и продолжал возиться с музыкой. Чонгук обернулся через спинки сидений, проводив глазами обтягивающий синий расшитый костюм персонала сингапурских авиалиний.
— Симпатичная… — сказал он. Никакого ответа сбоку не последовало, и он посмотрел на Чжунэ. Тот уже дальше слушал музыку. Поняв, что его не услышат, Чонгук тронул плечо спутника. Тот вздрогнул так, словно ударило током и, убирая наушники, грозно прошипел золотому:
— Не смей меня касаться, заморыш!
— Будешь себя так вести в Сингапуре — огребёшь.
— В Сингапуре я как-нибудь с собой совладаю, но до тех пор ты можешь не навязываться мне?
— Я? Навязываюсь? — Чонгук проглотил смешок и чуть сполз по сиденью, расслабляясь. — Это я пока ещё тактичный.
— Чего хотел-то? — цокнул языком Чжунэ, понимая, что в дальнейшем общение неизбежно. Смотав провода наушников, он убрал их в карман.
— Ничего.
— Ты издеваешься? Я из-за тебя выключил музыку, и теперь мне сидеть в тишине?
— Ну, хочешь — спой.
— Если кто-то и огребёт в Сингапуре, то это не я…
— Не справишься.
— Даже если так, мне будет, кому помочь.
— Попытаешься против меня составить заговор, сестрёнке БиАя не поздоровится, а вашему Бобби сразу настанет крышка. Рискнёшь? Давай, зови против меня подмогу.
— Пошёл ты… — тише проворчал Чжунэ, отвернувшись.
— Отличное начало поездки. Может, попытаемся сделать эти дни не такими ужасными, какими они для нас будут на самом деле? — Стюардесса принесла заказ дракона и тот, взяв его, снова не удостоил девушку своего царского взгляда. Чонгук хмыкнул: — Тебя женщины не интересуют?
— Пошёл ты, — повторил тот.
— Я не предлагаю себя, как альтернативу, чтоб ты меня посылал, я только заметил, что ты не заглядываешься на девчонок.
— Чего на них заглядываться? Сами на меня вечно таращатся, сами виснут, — делая вид, что у него это не вызывает особого восторга, пожал плечами Чжунэ. — Женщины — инструмент для удовольствия, и весьма однообразный. Краше, страшнее — в сексе ощущения со всеми одни и те же, а поскольку они в наше время липнут сами, я не вижу смысла напрягаться и что-то разглядывать.
— Что повиснет, то и берёшь? — уточнил Чонгук.
— Ну, совсем стрёмных отбрасываю, конечно, — самодовольно ухмыльнулся парень в модных шмотках.
— И это меня ты назвал понтёром?
— Я говорю, как есть, а ты рисовался. Чуешь разницу?
— Чую. Ей-богу я тебе после всего отвешу килограмм лещей.
— Ага, и полкило подлещиков. Посмотрим, кто кому чего отвесит. — Поскольку золотой замолчал, раздражив Чжунэ, тот начал постукивать пальцами левой руки, пока правой потягивал кофе. Кофе кончился, следом за ним и сэндвич. Занять себя было нечем, спать не хотелось, впереди ещё пять с лишним часов полёта. — Ну и… Чонвон? Так тебя?
— Ага, — лениво поддакнул Чонгук, привыкая отзываться на это имя.
— Что же вы за собрание такое и как называетесь?
— Кто — «вы»?
— У кого сейчас Бёль и Бобби.
— А-а. Они у людей.
— А я-то думал у инопланетян! Хватит умника из себя корчить.
— Я не корчу, я даю тебе понять, что не стану отвечать на этот вопрос.
— Вот как? Вы даже назваться боитесь? Стало быть, вы сборище трусов.
— Нет, мы просто очень стеснительные.
— Стеснительные преступники?
— Мы не преступники, — поправил Чонгук, не хмурясь и не злясь.
— Да? А кто же? Сектанты? В самом деле, они обычно более скрытные, нормальные группировки не боятся заявить о себе, а вы… скопище жалких слабаков, защемились где-то, как зайцы, и нос высунуть не можете.
— Думай, что хочешь.
— Спасибо, но на это у меня есть конституционное право, а не твоё разрешение. Демократия, все дела.
— В Сингапуре, говорят, достаточно строгие законы.
— Но не для драконов, — улыбнулся Чжунэ и снова прикрыл веки. — Для драконов Сингапур — место, где мы хозяева.
— Не вводи себя в заблуждение, хозяин там — Джиён, а вы — его прихвостни, которых он властен казнить, мучить, отправлять, куда ему заблагорассудится. И запрещать вам приезжать в Сингапур он тоже может, разве нет? — Чжунэ надул губы, не говоря ни слова. — Так и есть.
— Просто так он ничего не запрещает, провиниться надо, оступиться.
— Нарушить его приказы, без которых вы ни шагу влево, ни шагу вправо.
— А сам-то ты по чьим указам всё это сейчас делаешь? Ты же шестёрка этих твоих людей.
— Воспользуйся своим конституционным правом.
— Чего?
— Думай, что хочешь.
Чонгук не видел никаких сложностей в подобном общении. Он понимал обстоятельства, вынуждающие его с Чжунэ действовать вместе, и понимал, что они не располагают к симпатии, к тому же, драконья пешка вовсе не показывает себя настоящего, он корчит крутого и старается показать, как ему это всё не нравится. Мог бы не пыжиться, и без того ясно. Чонгук не испытывал ярой ненависти к компаньону поневоле. Парень, которого разбаловали родители, который любит деньги и внимание — а много ли людей на земле это не любят? — который хочет быть значимым и имеет смутные представления о настоящих приоритетах в жизни, что с него взять? Для него, как и для большинства молодёжи, счастье — это успешность, выраженная финансово или в количественной популярности, а то и в обеих сферах сразу. Чжунэ делал в самолёте сэлфи, и во время ожидания багажа, когда они прибыли, тоже. Самые удачные он отправил в Инстаграм с давно отключенными оповещениями, потому что оттуда сотнями шли лайки и комментарии. На него была подписана почти вся женская аудитория университета, в котором он учился, и ещё много левых девиц, чей интерес приковывался к красивому мужскому лицу, а иногда и телу, которое Чжунэ по праздникам кидал из качалки своим поклонницам. Чонгук заканчивал составлять психологический портрет спутника, выходя из аэропорта Чанги, и подытожил, что он его скорее веселит, чем бесит. Это ведь так логично, отводить нос от липнущих девиц, и скорее бросать им свои свежие снимки, чтобы они о нём не забыли! Золотой не помнил, когда в принципе в последний раз фотографировался. Они блюли правило не светить лицами, потому и рефлекс увиливать от камер давний и бесперебойный.