Медичи
Шрифт:
Луиджи особенно блестящими глазами смотрел на нее. «Неужели часть добычи, и, пожалуй, самая лучшая, уйдет от меня? — думал он. — Ведь она дороже золота».
— Нет, — сказал Луиджи, — вы не уйдете отсюда, я вам запрещаю. Вы поручены мне и, кажется, не можете ни на что жаловаться.
— Я не слушаю никаких запрещений! — вскричала она. — У меня один долг на свете, и я исполню его!
— Вы не пойдете никуда отсюда, — с угрозой крикнул он. — Я ваш господин теперь и научу вас повиноваться.
Он схватил ее за руку и потащил обратно в комнату.
— Что? Как
В одно мгновение Клодина выхватила свободной рукой маленький трехгранный кинжал и с силой вонзила его в руку Луиджи.
С болезненным криком он отшатнулся, выпустил ее и не успел понять, что случилось, как она уже бежала по коридору во двор. Он бросился за ней с ругательствами, но она уже миновала ворота, оставшиеся незапертыми после ухода толпы. Луиджи видел только, как она бежала вдоль заборов.
— Это черт, а не женщина! — ворчал он, — Гнаться за ней теперь бесполезно… Уже темнеет, нет никого поблизости, а рука болит… Она выучилась владеть оружием у проклятого капитана. Я глупо сделал, что не запер ее раньше. Надо довольствоваться золотом и перевязать руку, а там видно будет, авось ничего не пройдет даром этой дикой кошке.
Он запер ворота и вернулся в пустой дом, откуда все слуги разбежались при появлении толпы.
Клодина бежала вдоль заборов и садов. Уже темнело, но, выйдя на улицу, ведущую в город, она узнала калитку, в которую вошла накануне Фиоретта.
После бегства Бандини калитка осталась незапертой, и Клодина с радостной надеждой вошла в сад.
Когда Фиоретта упала, пораженная кинжалом Бандини, Антонио Сан-Галло не пытался преследовать убийцу, и сбежавшиеся слуги остановились пораженные, увидев своего хозяина с окровавленной рукой, склонившегося над женщиной. Фиоретту подняли, внесли в ее комнату и положили на диван. Антонио послал слуг за доктором, а пока старался, как умел, возбудить в ней признаки жизни. Кинжал попал в середину груди, близко от сердца, и запекшаяся кровь затянула рану. Фиоретта не шевелилась, но тело было совершенно теплое, а когда Антонио влил ей в рот несколько капель вина и намочил виски холодной водой, то ему показалось, что грудь ее начала медленно подниматься. Антонио с напряженным вниманием наблюдал за ней. Дыхание Фиоретты становилось все глубже, и наконец она открыла глаза и посмотрела мутным взором.
— Вы живы, — радостно вскричал Антонио. — Благодарение Богу! Лежите спокойно, не шевелитесь, Бог даст, удастся вас спасти.
Он опять дал ей несколько глотков вина, ее взгляд прояснился, она все вспомнила, и бесконечная скорбь выразилась на ее лице.
— Меня спасти? Зачем? — прошептала она. — К чему мне жизнь? О, если бы убийца моего Джулиано проколол и мне сердце, мы были бы вместе теперь там, где нет ни злобы, ни вражды.
— Вы должны жить, Фиоретта, — строго сказал Антонио, подкладывая ей под голову мягкую подушку. — Подумайте о вашем Джулио.
Глаза раненой оживились.
— Мой Джулио! Да, да… вы правы, я должна жить для него, пока еще могу. Но это будет недолго… Я это чувствую, — она мучительно схватилась за сердце. — Кинжал убийцы так же метко убил меня, как и моего Джулиано.
Она смолкла, совсем обессиленная, потом сказала с умоляющим взглядом:
— Мне надо видеть Лоренцо… Я не дойду до него… сил не хватит… Но я не могу умереть, не передав ему моего сына. Как ни высоко он в сравнении со мной, он придет… он не отвернется от сына своего брата, который так любил его.
— Имейте терпение… подождем доктора. Я вам обещаю привести Лоренцо.
Она опять впала в забытье.
Слуги долго искали доктора. Наконец он пришел и осторожно ощупал поверхность раны, потом отвел Антонио в сторону и тихо сказал ему:
— Удар был умело направлен. Запекшаяся кровь закупорила рану и пока остановила кровотечение. Но если заняться раной, может последовать немедленная смерть. Если несчастной нужно сделать какие-либо распоряжения, пусть делает их сейчас и не медлит, так как напор крови может каждую минуту разорвать слабый покров раны.
— Так подождите, — грустно сказал Антонио. — Ей еще надо сделать важное распоряжение.
Он позволил доктору перевязать свою неопасную рану и отвел его в соседнюю комнату.
Задыхаясь, прибежала старая Женевра. Она долго оставалась в соборе, пока решила, наконец, идти домой по запруженным народом улицам. Увидев Фиоретту с окровавленной грудью, она вскрикнула, но Антонио не допустил ее к раненой и сказал:
— Не тревожьте бедную, она умирает от руки того же проклятого убийцы, что и Джулиано. Дайте ей вина, если проснется, и заботьтесь о ребенке. Слышите, Джулио плачет, а ее не надо беспокоить.
Старуха кивнула, понимая серьезность приказания Антонио, и пошла к проснувшемуся ребенку, который весело протянул к ней ручки. Она подошла к его кроватке, дала ему молока и вполголоса запела веселую песенку, а у самой слезы текли по щекам.
Уже темнело. Антонио велел зажечь свечи и соблюдать полную тишину возле Фиоретты, а сам с тяжелым сердцем направился ко дворцу Медичи. Когда он входил под портал, из собора выносили на носилках тело Джулиано, покрытое коврами, чтобы тихонько поставить его в одном из парадных залов дворца: не хотели, чтобы Лоренцо видел тело брата, обезображенное бесчисленными ударами кинжалов, пока заботливые руки не уничтожат следы ужасной смерти.
Полициано вел печальное шествие. Пожав ему руку, Антонио сказал:
— Какой ужасный день, я тоже пришел с грустными вестями. Право, мы должны не колеблясь карать злодейское преступление, которое пресекло эту молодую, цветущую жизнь.
Полициано тихо рыдал, будучи не в силах отвечать, и направился за носилками к главной лестнице, а Антонио пошел к Лоренцо, прося принять его по неотложному делу. Он застал Лоренцо в кресле, полураздетым; ему только что сменили повязку.
— С какими вестями пришли вы, Антонио? — спросил Лоренцо с грустной улыбкой. — От друга надо ждать только хорошего, но этот день, кажется, роковым образом предназначен для несчастий. Поэтому я боюсь, и вы принесли нерадостное известие.