Медиум
Шрифт:
— Так ты приближенного это Штыря встретил вместе с беспредельщиком на Гелике? — Озвучил я свою очевидную догадку.
— Ты удивительно проницателен, Сергей! И на основании этого я делаю вывод, что ты помял четверых ребят Штырёва. Я тут навел некоторые справки, и узнал, что он вполне себе еще живет и здравствует. Более того, даже пробился в Золотую Десятку.
— Это что, типа хит-парад?
— Ты никогда не слышал о Золотой Десятке? — Саныч так натурально удивился, что даже на некоторое время с него слетела извечная маска балагура.
— Что-то не припомню… — я старательно
— Это, Сергей, десятка самых влиятельных и авторитетных воров в законе в нашей златоглавой, которая заправляет, навскидку, восьмьюдесятью процентами столичного криминала всевозможного толка. Оставшиеся двадцать — это мелочевка, бытовухи и преступность мигрантов.
— Ни х… чего себе! — От заявленных объемов мне как-то сразу поплохело. — И вся эта чертова десятка на одного бедного меня ополчилась теперь?
— Ну, не вся, а только один из нее. Все-таки, в их среде принято самому решать свои проблемы, не привлекая посторонних помощников. Ущерб имиджу, так сказать.
— Понятно… а скажи, Саныч, как давно у нас воры в законе стали решать вопросы посредством судов, а не братвы и паяльников?
— Хо, Серёжа, давно! Ты уж лихой двадцатый век не вспоминай. Мы же теперь в правовом государстве живем, а это значит, что?
— Что? — Эхом повторил я за Петренко.
— Что любого можно наказать исключительно легальными методами! Нужно только лишь немного раскошелиться.
— Странное у тебя представление о правовом государстве, Саныч…
— Уж какое есть, — хохотнул мой собеседник, — а главное истину отражает.
— Слушай, — озвучил я свою робкую надежду, — так может эта «фигура», что ты встретил, уже и не работает на того главаря? Может, на частную практику, так сказать, перешла.
— Э, нет. Сразу видно, мало ты дел имел с этой братией, не знаешь их порядков. В их среде очень трудно отойти от дел, это тебе не трудовой договор в Макдональдсе расторгнуть. Они либо трудятся «до талого», что называется, либо их убирают. Исключения редки, но они есть. Однако не думаю, что это тот случай.
— Дерьмо… надо же мне было из всей многомиллионной Москвы напороться именно на этих…
— Что было, то было, Серёженька, прими как данное!
— Ой, обнадежил, фаталист одесский! — Иронично фыркнул я. — Давай теперь рассказывай, как ты меня из этого дерьма будешь вытаскивать?
— Да очень просто! Я уже упоминал, что хорошо смазанный механизм крутит свои шестеренки куда быстрее? Так вот, в процессе этого он, зачастую, пропускает некоторые мелкие, но очень важные моменты.
— Ты о процессуальных нарушениях?
— И о них тоже!
— И что, мы можем на этом сыграть и развалить дело?
Петренко не выдержал и рассмеялся.
— Серёжа, ну ты юморист! Ты что, кина заморского пересмотрел? Только там могут показать, как из-за ошибки в протоколе с подсудимых снимают все обвинения. Нет, мой дорогой, наша реальность куда прозаичней, и поэтому нам с тобой нужно сейчас встретиться и хорошенько все обговорить.
— Без проблем. Куда мне подъехать?
— Давай лучше я к тебе. Куда скажешь, туда и приеду. И будь ласков,
Даже по голосу было слышно, что Петренко расплылся в улыбке Чеширского кота.
***
В зале суда на моем процессе оказалось весьма многолюдно. Вездесущие журналисты каким-то образом прознали обо всем, и уже пестрели заголовками интернет-издания: «Известный экстрасенс начал перестрелку на парковке», «Московский медиум, вооруженный травматическим пистолетом, устроил бойню средь бела дня» или, мой самый любимый, «Секирин застрелил водителя из-за неправильно припаркованного автомобиля». В общем, отрывались стервятники, как только могли. Вот и сейчас в зале вдоль стен тёрлось, наверное, с десяток представителей от различных СМИ, вооруженных кто чем. Кто с камерами, кто с микрофонами, кто с фотоаппаратами. Снимали не столько меня, сколько пострадавшую сторону — того самого бугая из «Воина», на лице которого все еще виднелись следы от моих кулаков, а сопровождал его щуплый мужичишка в наглаженном костюме.
На правой руке амбала, куда я засадил ему последний патрон из барабана, красовался огромный желтущий синяк, расплывшийся настолько, что даже заползал под рукав, а сорванная резиновой пулей кожа уже покрылась толстой коростой. Выглядело хоть и неприятно, но неопасно для здоровья.
Здоровяк кидал в мою сторону угрюмые взгляды, но я бы не назвал их многообещающими или мстительными. Скорее они были опасливые и настороженные. Попыток заговорить со мной в зале суда он также не предпринимал.
Но вот вошла судья — женщина уже шагнувшая за границы бальзаковского возраста, слегка худощавая, со строгим лицом и огромным начесом, делающим ее голову похожей на чупа-чупс. Все поднялись со своих мест, выказывая уважение, в зале наступила тишина, нарушаемая лишь редкими покашливаниями и шорохом одежды.
Объявив о начале заседания, судья ударила церемониальным молотком (вот и любят же у нас западные традиции перенимать!) и позволила прокурору зачитать разбираемое дело. Дальше встал секретарь заседания, объявил о явке всех сторон разбирательства, и потекла вязкая судебная рутина. Монотонным полумеханическим голосом, лишенным даже намека на эмоции, нам разъясняли права, напоминали об ответственности, зачитывали состав суда и участников дела и прочее бла-бла.
Наконец, слово дошло до стороны обвинения. Худой мужичок в костюме, выглядевший рядом с «пострадавшим» верзилой чуть ли не ребенком, бодро вскочил, поправил очки, и начал без бумажки вещать на весь зал на удивление хорошо поставленным голосом, который совершенно не вязался с его внешностью.
— Уважаемый суд! Двенадцатого числа сего месяца произошло вопиющее нарушение гражданских и конституционных прав моих клиентов — Бориса Дерзюка, Анатолия Гумерова, Сергея Линских и Артёма Мурактаева. Вот этот гражданин, — мужик сделал выразительный жест в мою сторону, — посягнул на здоровье четверых россиян, да не просто посягнул, а с применением огнестрельного оружия ограниченного поражения! Причина конфликта, как бы сейчас она не звучала ничтожно и несущественно, это всего лишь небольшое дорожное, даже не происшествие! Событие!