Медиум
Шрифт:
— Ничего не поделать, переживу как-нибудь. Все, отбой. Если что-то срочное, связь через e-mail.
— Кхм… я вас услышал. До свидания.
Смотри-ка… «я вас услышал», обиделся, никак. Какими чувствительными людьми я окружен, оказывается.
Скинув звонок, я набрал еще один номер и всего через три гудка уже дождался ответа.
— Да, Сергей?
— Дамир, после работы жду в «стекляшке», срочный разговор.
— Насколько срочный?
— Крайней степени.
И прервал связь, не дожидаясь реакции.
Самой «Стекляшки», в которой я назначил встречу, уже лет десять как нет. Так что даже если наш разговор кто-то
Обозвали мы ее так между собой из-за сплошь стекленных витрин во всю стену, на самом же деле на вывеске заведения значилось совершенно иное название, которое я и припомнить-то не могу уже. Однако после дефолта оно закрылось. Вместо кафе там открылась чебуречная, а затем, лет через пять, раскрутившийся владелец организовал там кальянную. Кальянная со временем перепрофилировалась в анти-кафе. После там пытались открыть какой-то быстропит, а последний раз, когда я проезжал мимо, там уже был лаундж-бар, что бы это ни значило.
Близился вечер и уплотняющиеся пробки из автомобилей, спешащих по своим уютным гнездышкам москвичей, грозили закупорить дороги вообще намертво. Но, даже не смотря на заторы, я прибыл гораздо раньше Галиуллина, хоть ему до «стекляшки» было почти в два раза ближе.
Расположившись в заведении, которое теперь стало ирландским пабом, я заказал себе стакан «Колы», чтобы немного скрасить ожидание. Но не успел допить и до половины, как в дверях показался знакомый силуэт.
Окинув взглядом зал, Дамир безошибочно вычленил из десятка других столик, который был мной оккупировал, и, не мешкая, сразу двинул ко мне.
— Опять гадость свою хлещешь? — Кивнул он на мой стакан с Колой.
— Не гадость, а напиток богов!
— Блин, Секирин, я просто поражаюсь, как ты умудряешься несметными литрами эту отраву поглощать, и выглядеть при этом как с обложки спортивного журнала. Колись, ты на анаболиках сидишь?
— Завидуй молча.
— Ха, значит, все-таки сидишь! — Победно ухмыльнулся майор.
— Дамир, сейчас есть разговор поважнее. Ты мне лучше объясни, почему мне звонит ФСБ и спрашивает про Свиридова?
Все приподнятое настроение Галиуллина испарилось, как плевок в пустыне. Его эмоции, если так можно выразиться, обрели опасную остроту и угловатость. Испуская волны настороженности, он переспросил:
— ФСБ? Ты шутишь?
Вместо ответа я просто глянул ему в глаза. Не выдержав прямого противостояния и спрятав взгляд где-то в области столешницы, Дамир потер шею.
— Да-а… вижу, что не шутишь. Тут, видишь ли, какое дело… Тот убитый, который Свиридов, он был не просто…
Я перебил полицейского:
— Он был заместителем председателя следственного комитета, я знаю. Ближе к делу.
— Что?! — Галиуллин вытаращил глаза. — Знаешь?! Откуд… ТВОЮ МАТЬ! — На наш столик осуждающе оглянулось несколько посетителей. Немного смутившись, Дамир продолжил уже гораздо тише: — Секирин, какого хрена?! Я же тебя предупреждал, не любопытствуй там лишнего! Что ты еще узнал?
— Успокойся, Галиуллин, ты понятия не имеешь, что такое разговор с трупом, ясно?!
Немного посверлив меня взглядом, Дамир все же отступил.
— Ладно, извини. В конце концов, это ведь с самого начала было моей идеей. Но серьезно, Серега, ты что-нибудь еще узнал, помимо согласованных вопросов?
Глядя на столь сильно нервничающего майора мне, с одной стороны, хотелось его подколоть и посмеяться, а с другой, я таким его никогда еще не видел, что серьезность ситуации демонстрировало куда как наглядно.
— Расслабься, конспиратор. Свиридов просто оказался очень общительным, и мне свою должность назвал первым делом, я не стремился специально это выведать. И, поверь, мне хватило ума осознать все риски почти сразу. Более того, дружище — это слово я сказал с таким нажимом, что на Дамира стало просто жалко смотреть, настолько он сник, — если б ты мне сказал об этом сразу же, то я не стал бы даже участия принимать в твоей затее.
— Сергей, прости! — Вот теперь из него вина и раскаяние просто били фонтаном, аж пожалеть захотелось. Чертова эмпатия! — Я действительно не мог тебе этого сказать! Ты понимаешь, Сухов на меня так давил, что другого выхода просто не было!
— Поэтому, ты решил меня втёмную использовать?
— Да, блин! Что ты такое говоришь, Секирин?! — Натурально возмутился Галиуллин. — Ты уж так-то меня не оскорбляй!
— А что я должен, по-твоему, говорить, Дамир?! — Потихоньку, хоть и видя истинные эмоции собеседника, но я начал выходить из себя. Не хотелось, конечно, переводить разговор во взаимные обвинения, но понять позицию своего приятеля я был обязан. Иначе, как мне потом вообще доверять ему? — Ты меня впутал в весьма мутную историю, хотя с самого начала знал, как там все непросто. Ты мне не дал даже элементарного информационного минимума, чтоб я мог принять решение, участвовать в этом деле или нет. Ты хоть подумал, что это ты полицейский, у тебя табельное оружие, охраняемая твоим ведомством квартира, куча спецпрограмм по защите сотрудников от криминала и прочая херня. А я — обычный человек, у меня даже ружья в сейфе нет припрятанного!
— Так уж и обычный человек… — Пробормотал Дамир, явно намекая на мое почти абсолютное благосостояние, о котором он только мечтать может.
— Представь себе, да! У меня за плечами нет ни стрелковой подготовки, ни боевой, — свое хобби в виде единоборств я от Галиуллина не скрывал, но все-таки драка на ринге и, например, бойня насмерть с подосланным мокрушником, лежат в совершенно разных плоскостях. — Задумайся на одну секунду, что меня захотят устранить? Что или кто им в этом помешает?
Я уже говорил, что на Дамира было жалко смотреть? Забудьте. Вот теперь он действительно выглядел ничтожно. Даже побитый пёс рядом с ним выглядел бы эталоном величия. Но на последней фразе он резко вскинулся, как почуявший добычу хищник.
— Что?! Тебе угрожали? Не паникуй, Сергей, я тебя в это втянул, я все и утрясу! Ты только скажи кто…
— ФСБ.
— Что?
— Ты слышал что.
— Тебе угрожали ФСБ? — Брови Галиуллина взлетели чуть ли не до границы волос на лбу.
— Нет, пока мне вообще никто не угрожал. Но федералы удивительно осведомлены о ваших таких секретных делах. Вплоть до того, что я привлекался без дачи расписок о соблюдении секретности.