Медная пуговица. Кукла госпожи Барк
Шрифт:
Он недоговорил, приостановился и тихо свистнул. Если бы мы не стояли рядом, я подумал бы, что какая–то птица зовет к себе спросонок другую.
К нам тотчас же кто–то подошел, точно этот человек скрывался за деревьями и ждал нашего зова.
Железнов шепотом что–то сказал — я не разобрал его слов, — и подошедший, ничего не промолвив в ответ, пошел вперед легкими, неслышными шагами. Мы устремились вслед, и тут я начал замечать, что все в этой тьме полно разумного деятельного движения: доносятся какие–то отрывистые слова, слышны какие–то шепоты, перемещаются какие–то тени и посвистывают
— Мы еще увидим товарища Цеплиса? — спросил я.
Мне очень хотелось побыть еще хоть немного вместе с Цеплисом; он был мне здесь как–то роднее всех.
Но этому желанию не суждено было осуществиться.
— Нет, — ответил мне Железнов. — Товарищ Цеплис сейчас уже далеко отсюда, его специально вызывали для того, чтобы рассеять ваши подозрения.
Постепенно я освоился в темноте. Мы шли в густом сосновом лесу. Высокие сосны лишь кое–где перемежались разлапистыми елями, да понизу росли пушистые кусты можжевельника. Похрустывал под ногами валежник. Иногда в просветах поблескивали звезды. Но время от времени из–за черных елей выступали какие–то тени и преграждали нам путь. Наш провожатый бросал им несколько слов, и они вновь исчезали во мраке.
Можно было только удивляться, как легко наш провожатый ориентировался в темноте; мы, и уж во всяком случае я, с трудом поспевали за ним.
Наконец деревья стали редеть, и мы опять вышли на опушку. Перед нами смутно расстилался обширный луг, а может быть и поле, вдалеке темнел не то лес, не то какие–то строения. И вдруг я услышал знакомое ровное тарахтение…
— Что это? — удивился я.
— Связь, — объяснил Железнов. — Связь с Большой землей.
Да, на расстилавшийся перед нами луг приземлялся самолет. Это был самый обыкновенный, скромный учебный самолет У–2, та самая милая, незабвенная «Уточка», которая никогда–никогда не будет забыта ни одним советским летчиком, куда бы и как бы ни ушла вперед наша авиация!
Все было очень привычно, очень знакомо, и все же я, достаточно опытный офицер, не мог не удивиться…
Линия фронта проходила сравнительно далеко, мотор нельзя было заглушить, щупальца прожекторов то и дело шныряли в небе, везде находились зенитные орудия… А пилот летел себе и летел! Я притронулся к Железнову.
— Но как же это ему удается?
Железнов объяснил мне его тактику.
Пилот вел самолет над самыми полями, над самыми лесами и только что не тащился по земле; немцы искали его, конечно, гораздо выше, они не могли себе представить, что невидимый самолет пролетает почти над самыми их головами, всего лишь в десятках метров от земли. Нельзя было не восхищаться дерзким бесстрашием этого человека. А ведь он не был исключением!..
Значит, борьба не прекращалась ни на мгновение; даже в тылу, в самом глубоком немецком тылу, шла борьба с гитлеровцами, и десятки тысяч бесстрашных людей самоотверженно участвовали в ней. И теперь мне предстояло занять в ней свое место.
— Однако нам с вами лучше быть отсюда подальше, — рассудительно заметил Железнов. — Поторопимся!
Он подозвал нашего провожатого.
— Дальше мы выберемся одни, — сказал он. — Передавайте привет товарищу Цеплису!
Вскоре мы вышли на дорогу, пошли по обочине. Примерно через километр я увидел машину. Мне опять пришлось удивиться. Это была моя машина, машина Блейка.
Железнов сел за баранку. Я сел рядом, и мы поехали.
На каком–то хуторе в тени больших черных вязов мы остановились, дождались рассвета и снова тронулись в путь. Перед самым въездом в город нам повстречался эсэсовский патруль. Я показал свои документы и сказал, что Железнов мой шофер. Мы не вызвали у эсэсовцев подозрения. Нас тут же отпустили, и мы как ни в чем не бывало часов в десять утра вернулись в Ригу.
ГЛАВА VIII. Поиски «Фауста»
Несколько часов, проведенных много вместе с Железновым за время обратной дороги в Ригу, сблизили нас больше, чем сближает иной раз совместное проживание в течение целого года. Мы коротко рассказали друг другу о себе, поделились удачами и огорчениями, причем выяснилось, что одно из самых серьезных огорчений доставил ему я своей чрезмерной предусмотрительностью. Мы долго говорили по–русски, пока Железнов не спохватился:
— Не лучше ли перейти на английский? Чтобы как–нибудь случайно не проговориться, есть смысл на какое–то время отказаться от своего языка.
Мы перешли на английский, которым я владел неплохо, а Железнов, пожалуй, даже безукоризненно. И когда в ответ на какой–то его вопрос я не нашел нужного слова и опять перешел на русский язык, Железнов засмеялся:
— Уговор дороже денег! Позавчера вы изводили меня, отказываясь понимать по–русски, а сегодня я не хочу понимать вас.
Подъезжая к городу, я припомнил, как при первом своем посещении Железнов обратился ко мне с предложением нанять его в качестве шофера.
— Вы останетесь в Риге? — спросил я его.
— Не знаю, — ответил он. — По соображениям конспирации, я не имею права это сказать. Но я и на самом деле не знаю.
Тогда я спросил, нельзя ли ему жить в Риге под видом моего шофера, и сказал, что было бы очень здорово находиться друг возле друга.
На это Железнов ответил, что так, на ходу, решить, этот вопрос нельзя и что принимать решение будет тот, в чье распоряжение поступил я и в чьем распоряжении находится сам Железнов.
Мы остановились перед моим домом и вышли из машины.
— Прощайте, — сказал Железнов. — Пойду.
— Куда? — несколько наивно спросил я.
Железнов улыбнулся.
— Этого я сказать не могу.
— А когда мы увидимся? — спросил я.
— Может быть, никогда.
— Как это вы не боитесь? — сказал я ему. — Я наблюдал за вами третьего дня. Уж больно вы смело ходите. Кругом шпики…
— А кто вам сказал, что не боюсь? — возразил Железнов и пошел по улице с таким независимым видом, как ходят только очень уверенные в себе люди.