Медные люди
Шрифт:
— Вы это читали?
Близоруко щурясь, с чайником в руках, Настя вглядывается в обложку:
— Читала. В детстве.
— У меня есть основания считать, что описанная здесь малахитовая шкатулка существует на самом деле. Не менее реальны и украшения, в ней содержащиеся.
— А при чем тут я?
— Я хочу, чтобы вы поехали туда, на Урал — у вас ведь там родственники? — и нашли мне эту шкатулку.
— У вас с головой все нормально?
— А как вы думаете? — он открывает кейс, достает оттуда пистолет и небрежно сует
— Это так… Вот.
Подвигает ей распахнутый кейс с деньгами:
— Аванс.
— Хорошо, вы не сумасшедший. У сумасшедших таких денег не бывает. Но вы все–таки явно неадекватно воспринимаете реальность. Почему я? Я не авантюристка, я художник…
— Ох, Настя, не говорите умных слов! Почему вы? Потому что вы не привлечете к себе лишнего внимания, приедете как будто в гости. Кроме того, вы смыслите в камнях, вас не так–то легко обмануть. Я вас тоже обманывать не стану: дело рискованное, шансы малы. Но аванс в любом случае останется при вас. Так как?
— А что я мужу скажу?
— Что хотите. Что едете за материалом для работы. Мол, то, что здесь продается, вас не устраивает. Маму, опять же, повидать захотелось.
— А если я откажусь?
— Твою мать! Голливуд какой–то! Да с чего вам отказываться. когда я вам кучу денег предлагаю?! И потом, Настя…
Незнакомец перегибается через стол, берет руки Насти в свои и говорит, глядя ей прямо в глаза:
— Я все про вас знаю. Настя Демидова, модный художник… в определенных кругах.
Настя делает попытку вырвать руки. Незнакомец не обращает на это внимания:
— Начинали вы неплохо, не спорю. Пока работали для себя. Ящерки, кузнечики… А все эти сгорбленные бабульки, старатели в лаптях… Смешно же — авторская выставка Насти Демидовой, а под работами даты не проставлены, даже в каталоге. И что дальше? Еще две–три выставки, а потом из чего собирать? Одно утешение — любимый человек всегда рядом…
— Да пошел ты!.. — Настя все–таки вырывает руки.
— Ну, вот мы и на ты перешли, — смеется незнакомец.
* * *
Смутно видно комнату. Что–то желтое и черное. Громко играет трип–хоп, вроде «Портисхэд».
Грохот. Очень отчетливо, крупно разлетаются каменные, блестящие осколки.
Вслед за ними обретают очертания и черные пятна — это Настя.
Она сидит на полу, она пьяна и плачет.
— Еще сто баксов, — комментирует мужской голос.
— Give me a reason to be a woman, — несется из динамиков. Да, это «Портисхэд».
— Лешенька! А это сколько, Лешенька? — смеется Настя. Еще одна поделка летит в стену и разбивается вдребезги. Это мастерская. Стоят станки. Много шкафчиков, полок. Все заставлено фигурками, вырезанными из камня.
— Ну, что случилось, золотце? — он садится рядом, пытается ее обнять. Настя уворачивается.
— Тебе Машенька привет передавала. Поцелуй, говорит, за меня… — Настя смеется.
— Give me a reason to love you…
— Так, и что? — суровеет Леша.
— Ваши дела, — она швыряет в стену очередную «горбатую бабульку».
— Прекращай! — вопит он.
— Тут где–то была эта… — Настя медленно поднимается с пола, — Медной горы хозяйка…
— Настя, не смей! Патрик за ней завтра должен прийти…
Хозяйка находится. Она в кокошнике, улыбается, с полметра величиной.
— Да что ты! Патрик! А Патрик не считает, что это… вот это… — Настя сдерживается, чтобы не разрыдаться, — позорное дерьмо? Претенциозное, вонючее, окаменевшее дерьмо! Мезозойское!
— Поставь на место! — хватает ее за руки.
— В чем дело, Лешенька? Не на что будет в «Национале» с девочкой отдохнуть?
Он выпрямляется. Несколько картинно, несколько медленнее, чем нужно. Идет к двери. Надевает плащ.
— Леша!
Хлопает дверь.
— Give me a reason to be a woman…
— Д-дура! — кричит Настя. Непонятно, кому — солистке «Портисхэд», себе или Хозяйке.
* * *
— Ну что, Данила–мастер, не выходит твой каменный цветок?
Тот, к кому обращаются, пристально что–то изучает, склонившись. Видно небритый подбородок. Нехорошая, бледная кожа — очень тонкая, кажется. С зеленоватым отливом. Отворачивается, встает. Со спины — сильный, высокий парень, коротко стриженный. А выходит он в коридор — из туалета. Вытирает руки. В туалете, видимо, ремонт — лежат плитки кафеля, скособочился новенький голубой унитаз.
— Там трубы не понять какие, хозяин. Не то ржавые, не то вообще деревянные. Подцеплю тебе горшок, а он наутро прохудится — тебе это надо?
— Да не обижайся, я ж шутя–любя…
— Ты не обижайся…
* * *
Екатеринбург. Железнодорожный вокзал. Подземный переход — грязный туннель. В грязном туннеле — грязные люди. Идущие навстречу и на обгон, волочащие с трудом кто сумки, кто — ноги. Крепкие мужики в кожаных куртках, потряхивающие ключами на пальцах: «Такси берем?» Цыганки: «Молодая, спросить можно тебя?»
Настя идет как сквозь строй, все расплывается перед глазами, остается только слепящий желтый свет. Какой–то частник понастойчивей тормозит ее у самого выхода на привокзальную площадь, сквозь шум долетает голос Насти: «Сколько?» Частник: «До Медянки — двести.» — «Да я сюда дешевле добралась!» «Так правильно, вход рубль, выход — два…»
— Настасья Егоровна!
Голос звучит молодо, сильно, властно. Тот же голос, что над нашим Данилой подшучивал. Удивленная, она оборачивается и видит стоящего рядом с темно–синим «Саабом» незнакомого ей мужчину. Он в белой майке, светящейся под фонарем, рыжей куртке и бледно–голубых джинсах. Дверь машины распахнута, хозяин сдержанно и чуть насмешливо улыбается.