Медные люди
Шрифт:
— I want your love, and I want it now…
Только черные и желтые пятна видны, только из черных и желтых пятен их тела, сплетающиеся на темном полотне клетчатого пледа… а затем летучая мышь задевает крылом пламя свечи, и наступает мрак…
* * *
Раннее утро. Настя потягивается и осторожно, чтобы не разбудить Данилу, встает с раскладушки. Она все так же в белой майке без рукавов, с распущенными светлыми волосами. Кашляя, закрывает окно, ставит на плиту
Ее взгляд падает на шкатулку. Драгоценности высыпались оттуда и живут на полу, как медузы на дне моря. Машинально, механистично. автоматически — как угодно, но она пропускает голову сквозь нитку бус. И надевает на голую руку браслет. Вертит головой и не находит того, что ей нужно — ей нужно зеркало.
Она выходит в коридор, оттуда в комнату. Она смотрит по сторонам и видит квартиру — всю, целиком. Видит спящего на кухне Данилу, видит, как толстая белая струя бьет из носика чайника, и как сгрудились чемоданы у стены, растянувшиеся словно бы стеной… Видит зеркало. Медленно идет к нему.
И в зеркале отражается — движение, это просто движение, которое необходимо остановить, это просто несколько пятен, но мы успеваем различить:
НИТКА БУС. БРАСЛЕТ. ВЗМЕТНУВШИЕСЯ ТЕМНЫЕ ВОЛОСЫ. ЦВЕТАСТЫЙ РУКАВ.
СТОП-КАДР.
ВОЛКИ
Когда закончился подсчет, стрелки часов показывали пол–второго. Хозяева — партнеры Линца предложили расписать еще партию в преферанс, но он отказался. Отказался и от выпивки. Пристально следил за руками, листавшими купюры.
На пороге обернулся и буркнул что–то вроде: «жена ждет», хотя всем здесь прекрасно было известно, что никакая жена его не ждет. С тех пор, как похоронил мать, Линц жил один в холодной и затхлой двухкомнатной квартире.
В вестибюле, воровато оглянувшись, вырвал газету из приоткрытого почтового ящика. Газета была свежей, пахучей. Сунул в карман пальто.
Ветром ему обожгло щеки. Нога поехала по наледи у крыльца. Шапка чуть не слетела, он поймал ее, стукнув себя рукою в толстом рукаве по макушке. Привычно плохое настроение стало просто отвратительным.
Как и следовало ожидать, машин не было. С тоскою поглядев на угрюмую, черную и скользкую дорогу, кой–где освещенную сутулыми сиреневыми фонарями, Линц решил идти через парк.
Городской парк был гордостью горожан. Летом здесь было зелено и прохладно. Но сейчас был январь. Среди голых деревьев змеились тропинки. Из заснеженных кустов выглядывали деревянные морщинистые истуканы с бессмысленными улыбками на грубо вытесанных желтых рожах. Приезжие, попадая из центра города прямиком в парк, пугались, как маленькие дети.
Перед тем, как войти в зиявшие черной дырой ворота, Линц еще раз оглянулся на дорогу — вдруг все–таки вдали покажется автомобиль?.. Ничего не увидел.
Проходя по обледеневшей аллее, он позволил себе помечтать.
Настроение заметно повысилось. Может быть, от быстрой ходьбы, может быть, от того, что стих злобный ледяной ветер — сразу, как только он вошел в парк. Стало очень тихо. Только шаги скрипели по снегу.
Надо будет купить ей вина. Сладкое красное вино нравится женщинам. Он покажет ей свою коллекцию компакт–дисков, они выпьют, а потом он ее пригласит потанцевать. Дальше — больше.
Там на углу есть один магазинчик, где недорого продается приличное красное вино. Надо бы сделать запасец…
Он сладко поежился на ходу.
………………………………
Одно очень быстро последовало за другим — Линц увидел двух собак и через мгновение уже понял, что это не собаки. Они смотрели на него сверху, с покрытого ледяной коркой сугроба. Они сидели, как две чугунные статуэтки, и смотрели на него. Он не видел, желтые ли у них глаза, но — какая разница, какие у них глаза? Это были волки.
Однажды его окружила стая бродячих собак, едва он вышел из подъезда. Было одиннадцать утра, в двадцати шагах проходила широкая улица. Рыжий пес со вздернутой губой приседал и смотрел на него кровавыми глазами. Линц попятился, споткнулся и сел на землю. Рыжий зарычал и заскреб когтями по асфальту. Линц вспомнил прочитанное где–то, вскочил и нагнулся к земле, как бы подбирая камень. Рыжий боком отскочил в сторону. Тут во двор с грохотом въехал грузовик, и стая метнулась прочь. Линц поспешил к остановке автобуса.
Рассказов хватило на несколько дней. Линцу сочувствовали, кое — кто даже ахал, но он видел, что в принципе всем наплевать. Наоборот, было бы интересно, если бы его загрызли среди бела дня, в собственном дворе. «Представляете? Линца псы загрызли!»
Он любил представлять такие вещи. Такие разговоры.
Волки зашевелились наверху. Линц почувствовал под собой ноги. Он поднял одну ногу и ударил ею по снегу перед собой, поднял другую, снова первую… Еще не веря в то, что бежит, он побежал — тяжело и так медленно, как будто бежит на месте.
Снежная пыль ударила ему в лицо, и едкий запах обдал ноздри. Что–то темное мелькнуло перед глазами. Один из волков, забежав вперед, перепрыгнул дорогу прямо у него над головой.
В паху у Линца стало горячо и мокро. Брюки стали тяжелыми, липли к ногам. Дыхание рвалось. Что–то мелькнуло на окраине глаза, слишком невероятное, чтобы реагировать: волк, может быть, второй, а может быть, сотый… кувыркался в снегу. На сетчатке Линца замерз этот волчий прыжок. Линц попытался сморгнуть, и ему показалось, что вокруг кувыркаются волки.