Медовый месяц
Шрифт:
— Ужасно рад вас видеть. Вы мне покажете новую главу?
— Не главу, — ответил дядя Мэттью. — Нет. Несколько новых страниц. Боюсь, что я несколько ушел от темы. Я увлекся историей неуловимого Саймона. Ты помнишь, что он сбежал и стал пиратом?
— Как интересно! Об этом обязательно нужно написать. А это что, булочки? Харриет, я надеюсь, ты разделишь мою безумную страсть к горячим булочкам. Я как-то забыл тебя об этом спросить перед свадьбой, а потом все не было случая.
Харриет взяла булочку и сказала дяде Мэттью:
— Я только что допустила ужасную ошибку. Я кого-то встретила в библиотеке, подумала, что это вы и разговаривала с ним, как с мистером Вимси.
— Что? — удивился дядя Мэттью. — Кто это? Кто-то в библиотеке?
— Я думал, там никого нет, — сказал Питер.
—
— Думаю, это был кто-то из домашних, — сказала Харриет. — Он был в пижаме, ему лет шестьдесят, лысоват и очень похож на тебя, Питер. Особенно в профиль.
— О Боже мой! — воскликнула графиня. — Это, наверное, старый Грегори!
— Точно, он! — подтвердил с набитым ртом Питер. — Это хороший знак, Харриет. Он никогда не встает так рано, только для особо почетных посетителей. Как мило с его стороны!
— А кто он, этот старый Грегори?
— Дай-ка подумаю… Он двоюродный брат восьмого, нет, девятого… Кто тогда правил, дядя Мэттью? В общем, один из сыновей Вильяма и Мэри. Он с тобой не разговаривал?.. Нет? Он всегда молчит, но мы надеемся, что когда-нибудь он с нами заговорит.
— Мне показалось, что он вот-вот заговорит, в понедельник вечером, — сказал мистер Вимси. — Он стоял у четвертого шкафа, и пришлось его побеспокоить, потому что мне нужны были письма Бредона. Я ему сказал: «Пожалуйста, извините, одну минуточку». И он улыбнулся, кивнул и собирался что-то сказать. Но потом передумал и исчез. Я испугался, что обидел его, но он через пару минут появился у камина и поклонился, чтобы показать, что ничуть на меня не сердится.
— Как много времени отнимают поклоны и извинения перед фамильными призраками! — сказал Питер. — Нужно просто проходить через них, как это делает Джеральд. Так намного проще и, похоже, совершенно безопасно.
— Кто бы говорил, Питер, — сказала графиня. — Я сама видела, как ты на днях снял шляпу перед леди Сьюзан на террасе!
— Мама, ну что ты! Ты на меня наговариваешь. Ну кто же носит шляпу на террасе!
Харриет не могла заподозрить Питера или графиню в таком коварстве, но все-таки подумала, что здесь ловушка. Она нерешительно сказала:
— Все это звучит несколько неправдоподобно.
— Ну что ты! — ответил Питер. — Мы не обращаем на это никакого внимания. Наши привидения не предсказывают смерть, не ищут спрятанные сокровища, никого не беспокоят и никому не грозят. К ним привыкли даже наши слуги. Но некоторые люди их не видят. Например, Хелен.
— Вспомнила! — сказала графиня. — Наконец, вспомнила, что хотела тебе рассказать. Ты не поверишь! Хелен собирается устроить еще одну ванную для гостей. В западном крыле, как раз там, где обычно гуляет дядя Роджер. Какое безрассудство! Они, конечно, абсолютно безвредные и бесплотные. Но представь себе кого-то вроде миссис Амбруаз в ванной, а из шкафа вдруг выходит капитан в красном мундире. Причем, в такой момент, когда она не может ни принять его, ни сбежать куда-нибудь! Кроме того, ему вряд ли будут полезны мокрые пары. Когда я видела его в прошлый раз, дядя Роджер был какой-то мутный.
— Хелен такая бестактная! — сказал мистер Вимси. — Конечно, ванная нужна, но ее можно устроить в другом месте и оставить дяде Роджеру его любимую кладовку.
— Я ей сказала то же самое, — сказала графиня, и они начали говорить о другом.
— Ну, нет! — подумала Харриет, хватая вторую чашку чая. — Блуждающий по дому Ноукс вряд ли слишком напугал бы Питера!
— …потому что мне очень не хотелось бы вмешиваться не в свои дела, — говорила графиня, — уж лучше пусть меня хватит удар, как моего милого бедного Авеля, не библейского, конечно. Того, который был у меня до Озириса. Голубой перс. И нужно оставить всех в покое, когда становишься старым и слабым, когда сам себе уже надоел. Но я подумала, что, когда впервые с этим сталкиваешься, можно испугаться. Поэтому и заговорила об этом… Конечно, все меняется, когда выходишь замуж… Не все, но многое… Да, это Рокингем, одна из лучших вещей. У них много дешевых поделок, но этот пейзаж — редкостная вещица… Ты, наверное,
Склонив голову набок, она смотрела на Харриет блестящими и темными, как у маленькой птички, глазами.
— Думаю, вы совершенно правы, — Харриет вернулась к теме, которая интересовала ее больше всего. — Я помню, однажды, когда он только что закончил дело, мы сели обедать, и он выглядел совершенно больным.
— Он терпеть не может ответственность, понимаешь, — сказала графиня. — Война — не место для таких людей… Эти восемнадцать месяцев… Думаю, он тебе об этом ничего не рассказывал. Когда расскажет, знай, он наконец выздоровел… Я не хочу сказать, что он сошел с ума, он совершенно спокойно говорил об этих вещах, но поначалу страшно боялся ложиться спать… И потом он никогда не умел приказывать. Даже слугам. Ему было всегда неловко, мой бедный ягненочек! Можешь себе представить, каково ему было приказывать идти на смерть, под бомбы… Происходит, как это называется… вытеснение в подсознание… Ты можешь поставить чашку, дорогая. Лучше давай я поставлю ее сюда… Вот я и блуждаю в потемках, потому что не знаю, что он сейчас обо всем этом думает, что он чувствует… И, наверное, никто не знает… кроме Бантера. Боже мой, мы все так обязаны Бантеру. Ты, Озирис, подумал бы об этом, когда собирался его царапать! Надеюсь, с Бантером не возникло никаких трудностей?
— Ну что вы! Он такой милый. И очень тактичный.
— Как я ему за это благодарна! — искренне сказала графиня. — Знаешь, иногда трудно ладить со слугами, которые раньше были так близки… И, зная, что Бантер сделал для Питера, нужно быть к нему снисходительным.
Харриет попросила рассказать о Бантере.
— Он до войны был лакеем у сэра Джона Сандертона. А потом был в полку у Питера… кажется, сержантом… В общем, они варились в одном, как это говорится об ужасных вещах… котле. И помогали друг другу. И Питер ему пообещал, что если они вернутся с войны живыми, то Бантер должен перейти к нему… И потом, в январе 1919-го, да, точно, в январе, потому что, я помню, в тот день было ужасно холодно, Бантер появился здесь. Сказал, что ему удалось наконец вырваться…
— Но, графиня, Бантер никогда об этом не рассказывал!
— Конечно, дорогая, это я такая бессовестная болтунья. Он сказал, что ему удалось демобилизоваться, и он решил принять предложение Питера. Знаешь, дорогая, я еще не видела Питера в таком ужасном состоянии, как в тот день. Он лежал и дрожал, как в лихорадке… Мне этот человек сразу понравился, и я ему сказала: «Что ж, попробуйте, но не думаю, что Питер сейчас в состоянии принять хоть какое-то решение». Я пригласила Бантера войти. В доме было совсем темно, Питер не включал свет… А потом он спросил: «Кто это?» Бантер ответил: «Сержант Бантер, милорд, приехал на службу к вашему сиятельству, как мы и договаривались». Он включил свет, открыл шторы и с того дня все взял в свои руки. Думаю, он специально сделал так, чтобы Питеру не нужно было приказывать, разве что подать содовой воды… Он подыскал ту квартиру на Пиккадилли, увез туда Питера и всем занялся сам… Я помню… Я тебе еще не надоела со своим Бантером, дорогая? Но все это так трогательно! Я помню, как-то рано утром приехала в Лондон и зашла к ним… Бантер стоял с тарелкой в руках: «О, ваша милость! Его сиятельство приказал мне убрать эти чертовы яйца и принести сосиску…» В те дни Питер вставал очень поздно и так плохо спал… Бантер был так расстроен, что поставил горячую тарелку прямо на стол и испортил полировку… Думаю, после тех сосисок Питер больше не заглядывал назад в свое прошлое, — торжествующе закончила графиня.