Медсестра для бывшего. Ты меня (не) вспомнишь
Шрифт:
А теперь у меня появились подозрения, что мать намеренно что-то от меня скрыла. И связаны они были с Надеждой.
Я начинаю медленно вспоминать, проговаривая все свои действия. Дохожу до того момента, когда Надя помогла мне.
– Это интересно, – с любопытством глядит на меня Дан, – потом расскажешь, где ты её нашёл, такую умелую. Дальше.
Дальше… Отвожу глаза и не хочу продолжать.
– Так, Володь, ты ведь понимаешь, что я с тобой сейчас говорю как врач? – слышу серьёзный голос. – А врачу, как священнику на исповеди – только правду. Ну что ты там, сексом с ней занимался,
– Нет, естественно, – фыркаю, – за кого ты меня принимаешь?
– За нормального мужика, который ненормально себя ведёт, – хмыкает Игнатьев. – Ладно, давай, колись уже.
– Я… странно себя чувствую рядом с ней, – признаюсь другу. – Вот и тогда, мне вдруг показалось, что я её знаю лучше, чем кого бы то ни было. Внезапное ощущение близости. У тебя бывало такое?
– Бывало, – вздыхает Дан, – однажды.
Кидаю на друга быстрый взгляд. Судя по выражению лица, об этом его спрашивать не стоит.
– Потом я сказал, что уеду в командировку, – подбираюсь к самому главному, – а она на это ответила фразой, цитатой из книги…
Зажмуриваюсь, Игнатьев подскакивает с места, но боль не возвращается, так, слабый отголосок.
– Нет, всё нормально… – выдыхаю, – почти… Я вспомнил!
– Что конкретно? – друг внимательно смотрит на меня.
– Это уже происходило со мной! Только я говорил эту фразу!
Задыхаюсь, потому что перед глазами встаёт картинка: знакомая комната в старой дедовой квартире, я стою возле двери и делаю вид, что складываю что-то в нагрудный карман. Поцелуй – сам собой приходит ответ. Что за идиотизм? Раздаётся девичий смех, и... голова взрывается болью.
– Так, тихо-тихо, – слышу сквозь спазм голос Дана.
В этот раз прийти в себя получается быстрее. Введённые лекарства помогают.
– Там… у меня в квартире, перед той командировкой, я прощался с девушкой, – выдавливаю из себя.
– Лицо? Имя? Что-нибудь? – негромкий голос друга не мешает, но и сосредоточиться не получается.
– Ничего, – выдыхаю разочарованно, – только смех. Получается, мы жили вместе, раз я выходил, а она оставалась в квартире. Но… куда она исчезла? Почему не пришла в больницу, когда узнала?
– А с чего ты взял, что она узнала? – Дан прищуривается.
– Вот же дерьмо, – хриплю с трудом, потому что голова разрывается – на этот раз не от боли, а от роящихся мыслей.
– Так, похоже, тебе есть о чём подумать, – Дан поднимается с места, проверяет капельницу, отсоединяет её, но катетер из вены не убирает. – Сегодняшний день и следующую ночь проводишь здесь, под присмотром. Завтра поговорим о том, что тебе делать дальше.
Засыпаю я с трудом. Даже во сне слышу тот смех, вроде бы весёлый, но с ноткой грусти. Образ девушки так и теряется, ускользает сквозь пальцы, и всё же откуда-то приходит уверенность, что она была очень важна для меня.
С утра Дан занят, и к нему в кабинет я иду уже ближе к обеду.
– Садись, – друг сосредоточенно просматривает бумаги, лежащие перед ним. – Значит, так. – Задумчиво смотрит на меня, крутя в руках ручку. – Попробуй-ка вспомнить опять ту сцену, про которую говорил мне вчера.
Знакомый-незнакомый смех тут же всплывает в памяти.
–
– Нет, – тут до меня доходит. – Ты считаешь, если я всё вспомню, то… головные боли прекратятся?
– Володь, я врач, – устало отвечает мне друг. – Я привык опираться на доказательную медицину. Но, как ни странно, именно потому, что я врач, я также верю в то, что существуют некоторые механизмы внутри нашего тела. Механизмы, которые мы можем заставить работать. Поэтому иногда возможно если не всё, то многое.
Мы молчим несколько мгновений, а затем Дан выпрямляется.
– Я даю тебе неделю. После этого либо ты докладываешь обо всём главе, либо это делаю я, тут решай сам.
Сжимаю челюсти. Знал, что так будет, но от этого не менее хреново.
– Как я могу исправить ситуацию? – спрашиваю, подумав.
– Для начала, эту неделю ты сидишь на больничном, – хмыкает друг мрачно. – Проходишь курс инъекций, которые я тебе назначаю. И не морщись. Не дай бог узнаю, что сачкуешь…
– Каким образом? Что, заставишь штаны снимать и задницу показывать? – язвлю зло.
– Понадобится – заставлю! Сам буду приезжать с утра! – рявкает Дан. – Ты уже и так вляпался по самые яйца!
– Ладно, успокойся, – поднимаю руки, – я всё сделаю.
Друг выдыхает.
– Через неделю глава будет в курсе. Тебя отправят на комиссию. В твоих интересах быть максимально здоровым и в собственном уме, ты понял меня? Я не могу дать никаких гарантий – только эту неделю. Чтобы ты мог выдохнуть, привести мысли в порядок, подлечиться и… вспомнить. Сейчас, когда дело сдвинулось с мёртвой точки, у тебя может получиться. Тогда, возможно, – он поднимает палец вверх, – возможно, тебе повезёт.
– Спасибо, Дан, – киваю.
Я понимаю, что это максимум, который друг может для меня сделать.
– Пошёл ты, Солнцев… – вздыхает Дан, – …отдыхать. И лечиться.
– Уже ухожу, – хмыкаю невесело. – Какие там лекарства покупать нужно?
– Сам привезу завтра, – бурчит в ответ. – Чтоб даже не вздумал отвиливать. Езжай домой. Лучше бы тебе ближайшие сутки побыть в тишине.
В тишине? Ну уж нет. У меня есть только семь дней, чтобы разобраться, что произошло в моей жизни почти семь лет назад. И я знаю, кого нужно спросить в первую очередь.
Глава 12
Владимир
Из больницы к матери я еду на такси. По дороге пытаюсь решить, как повести с ней разговор, чтобы она не вздумала опять шантажировать меня своим давлением, больным сердцем или ещё чем-нибудь.
Мама, конечно, не самый здоровый человек. Но судя по словам и рекомендациям врачей, ситуация значительно лучше, чем она сама изображает. Вот и Надя говорила, что…
А, чёрт! Мысли всё время сползают в сторону девушки. Встаёт в моей голове, как живая – темноволосая девочка с грустными глазами. Именно девочка. Сколько ей там лет? Сколько бы ни было. Если бы не эта печаль в её взгляде, она казалась бы значительно моложе. Вспоминается, как она смотрела на меня в тот момент, когда я распустил её волосы… Ниже живота сразу начинает тянуть.