Медвежатник
Шрифт:
— Смею вам заметить, Григорий Васильевич, что вы человек не без способностей, и мне верится, что через некоторое время вы сможете возглавить даже департамент. А это немалая карьера! Свои блестящие перспективы вы можете разрушить одним необдуманным решением.
— Мне нужно все взвесить. — Голос Аристов заметно дрогнул.
— У вас для этого совершенно нет времени. Решайтесь, сегодня вечером Парамон должен быть на свободе.
— Вы слишком категоричны. А потом, как вы себе это представляете, взял да отпустил? Распахнуть перед ним ворота
— Вам не нужно будет ничего объяснять. Насколько мне известно, Парамона и еще нескольких человек собираются переводить по этапу завтра вечером в Емельяновскую крепость.
— Однако, у вас информаторы. Вы и об этом знаете?
— Разумеется. Так вот, у меня к вам имеется единственная просьба — пускай руки у него будут свободны от кандалов.
— Хорошо, я согласен, — наконец выдавил из себя Аристов, понимая, что все равно беседовать с хозяином Хитрова рынка ему уже не о чем.
Глава 25
Проводить Парамона Мироновича вышел сам начальник тюрьмы. Он дружески хлопнул сидельца по плечу и по-приятельски пожелал:
— Ты бы уж не пропадал, Парамон Миронович, а то без тебя здесь такая скукотища, словечком перемолвиться не с кем. Перевелись нынче умники. Считай, на всю тюрьму только два порядочных человека — ты да я. Вот глянь на них, — начальник тюрьмы показал пальцем на жандармов, которые смиренно стояли рядом и дожидались распоряжений начальства. — Какие физиономии скучнющие! Глядя на эти образины, у меня только изжога обостряется. Ну посмотри ты на этого усатого, — он просверлил пальцем грудь парня, стоящего рядом. Вид у него и в самом деле был печальный, как будто бы он только что вернулся с кладбища, похоронив зараз всю ближнюю и дальнюю родню!
Парень, услышав голос начальника тюрьмы, улыбнулся. Однако получилось очень кисловато.
— Видишь, какая образина. Вот такими мне приходится распоряжаться. Так что, Парамоша, не забывай нас, как говорится, заглядывай.
— Как же возможно позабыть такой трогательный прием, ваше благородие. Постараюсь непременно попасть к вам вновь. Вот сейчас выйду за ворота да кирпичиком по макушке кого-нибудь и приголублю. А там, глядишь, меня снова сюда завернут вместе с другими мазуриками. Хе-хе-хе!
— Ладно, полно, Парамон Миронович, все шуткуешь.
Ворота Бутырской тюрьмы лязгнули и оставили на пустынной улице Парамона Мироновича в окружении четырех серьезных жандармов.
— Ну что, Парамон, потопали, — поторопил угрюмый парень лет двадцати пяти. — До Емельянки час без малого ходу. А транспорту для вас не нашлось.
С подобной физиономией удобно работать в похоронной конторе и выражать соболезнование родственникам усопшего.
— Потопали, — отозвался старик, весело хмыкнув, — коли не шуткуешь.
Они не прошли и сотни метров, как из-за угла, встав на задние лапы, прямехонько и с явной угрозой на конвой затопал медведь. Он негромко и рассерженно зарычал, замахал могучими лапами, как будто бы хотел подмять под себя сразу всю охрану, и повернулся в сторону угрюмого парня.
— Мать честная! — выдохнул парень от ужаса. Шагнув назад, он оступился и нелепо растянулся на сером булыжнике.
Винтовка брякнулась с грохотом, а медведь, словно играя, смахнул со служивого шапку.
Конвой оторопел. Все растерянно наблюдали за тем, как медведь уверенно перешагнул через поверженного парня, слегка задев его когтистой лапой, и шагнул в сторону высокого рябого жандарма, стоящего от него всего лишь в двух шагах с разинутым ртом.
— Братцы, да здесь еще один! — проорал тот с перекошенным от страха лицом.
Действительно, из-за угла чинно вышагивал темно-рыжий медведь. Зверь на секунду остановился, вдохнул в легкие воздух и направился в сторону рябого.
— Братцы, да сожрут же!
Медведь оказался малым добродушным. Он вплотную приблизился к перепуганному жандарму и, открыв пасть, дохнул ему в лицо зловонием и, потеряв к человеку всякий интерес, затопал по своим звериным делам.
Медведи скрылись за поворотом так же неожиданно, как и объявились. С минуту конвой ошарашенно пялился на угол, за которым скрылись оба косолапых, а потом жандарм, с мрачным, как у покойника, лицом, проговорил:
— Палить нужно было.
— Палить! — едко передразнил рябой. — А чего же ты тогда, дура, ружье свое бросил?
— А как тут не бросишь, если зверюга сожрать меня хотела, — всхлипнул парень.
— Братцы, а Парамон-то где?
— Нет!
— Кого медведь и сожрал, так это Парамона Мироновича!
Как будто в подтверждение его слов из-за угла раздался медвежий рык.
— Догнать бы его надо, — неуверенно предложил рябой.
— Да где его тут догонишь, — сердито отмахнулся усатый, — он уже версты три отмахал.
Жандармы еще некоторое время топтались на улице, о чем-то громко и энергично спорили, размахивая руками во все стороны, а затем пошли докладывать начальству.
Савелий, спрятавшись в тени клена, с мудрой улыбкой дрессировщика взирал вслед удаляющимся жандармам.
— Савелий Николаевич, — вышел из-за спины молодой крепкий черноволосый человек, по виду цыган. — Ну так как, угодил вам?
Родионов неторопливо вытащил из кармана два четвертных билета и небрежно сунул их в руки крепышу.
— Славные у тебя медведи. Настолько славные, что я думал, они жандармов порвут.
— Это они с виду такие грозные, Савелий Николаевич, — улыбнулся крепыш, очень довольный заработком. Он аккуратно сложил вчетверо две двадцатипятирублевки, разгладив места сгиба, и уложил их в верхний карман пиджака. — Даже если бы и захотели побаловаться, так ничего бы у них не вышло. Клыки я им вырвал, когти постриг. Ласковые они у меня, как домашние кошечки.
— Хороши кошечки, — скривился Савелий.