Медвежатник
Шрифт:
Цыган улыбнулся:
— А вы не смейтесь, Савелий Николаевич! Вот приходите к нам в табор и тогда сами увидите.
— Ладно, посмотрю как-нибудь.
Крепыш с легким поклоном скрылся за тем самым углом, куда несколько минут назад повернули медведи.
У Бутырской заставы сделалось тихо: Савелий поднялся с лавки и, помахивая тростью, походкой праздного гуляки отправился восвояси. Он знал, что Парамон Миронович находится на пути в Хитровку.
— Господа, довольно споров, — примирительно произнес Арсеньев. — Это нам ничего не даст, давайте поищем какой-нибудь другой выход.
— Может,
После ограбления банка он осунулся и выглядел лет на десять старше своих лет.
— Я хочу вам заметить, что мы в первую очередь предпочитали сейфы европейского производства. Так сказать, считали, что заморские головы светлее наших. Но мы уже успели убедиться неоднократно, что это не так. Медвежатник сумел перехитрить нас во всех случаях. И поэтому я предлагаю отказаться от услуг англичан.
— Отказаться?! — воскликнул вдруг Некрасов. — Мы не только откажемся, но и разорим их до основания.
— Считайте, что дело уже выиграно. Вчера я уже начал процесс. Но дело сейчас не в этом, — откинулся Арсеньев на спинку кресла. — Как мы выяснили, доморощенным медвежатникам не может противостоять ни один европейский замок. Знаете что, господа, для нашего дела не годятся такие замки. Что бы там ни изобреталось, механизмы неизменно просверливают, а замки взрывают. Нужно сделать заказ на принципиально новые сейфы, скажем, такие, которые не имеют отверстия для ключа.
— Позвольте, разве это возможно? — поднял брови Лесснер.
— Возможно, господа, — уверенно произнес Арсеньев, сверкнув стеклами пенсне. — У кого-нибудь из вас есть часы с кукушкой? Забавная такая птичка, которая выкрикивает каждый прошедший час.
На лицах банкиров промелькнули веселые улыбки.
— Да полноте вам, Павел Сергеевич, мы с вами говорим об очень серьезных вещах.
— Вы напрасно смеетесь, господа, — также без улыбки продолжал Арсеньев. — Часы с кукушкой — это тот же самый сейф. Дверца открывается только в том случае, когда наступает нужный час. Прокуковала шесть раз — пора вставать, двенадцать раз — пора обедать. И заметьте, господа, никаких запоров, замков, а только хитроумный механизм, который и раскрывает дверцу.
— Так что же вы предлагаете, любезный Павел Сергеевич? Не слишком ли это смело — отказаться от предложений английских и немецких специалистов и обратиться за помощью к… часовому мастеру? — с сарказмом поинтересовался Некрасов.
Губы Арсеньева расползлись в великодушной улыбке. Он повертел в руках карандаш и объявил, осторожно положив его на стол перед собой:
— Вы угадали! Только все-таки мастер не какой-нибудь, а один из самых лучших в Москве. Да что там говорить, в России!
В этот раз банкиры собрались совещаться в кабинете Арсеньева: удобная комната с кожаными диванами вдоль стен: напротив двери — неширокий стол, но вполне достаточный для того, чтобы за ним, не толкая друг друга локтями, разместилось четыре человека.
— Вы хотите сказать, что какой-то там часовщик для нас будет получше, чем специалист по сейфам? — Кривая улыбка некрасиво застыла на лице Лесснера.
— Именно так, но прошу вас сначала выслушать меня, господа. Как я уже сказал, это не простой часовщик, — Арсеньев сцепил пальцы в «замок» и уперся локтями в стол. — Его имя Матвей Терентьевич Точилин! — объявил он почти торжественно.
Банкиры продолжали сидеть с отсутствующим видом, явно не разделяя ликования
— Уточняю, — несколько сдержаннее продолжал Павел Сергеевич, — он обслуживает часы во дворцах императора. Его главное развлечение — изготовление хитроумных часовых механизмов. Некоторые его работы просто уникальны.
— Как вы с ним познакомились? — задал вопрос Лесснер.
— Через свою племянницу, фрейлину государыни, он изготовил ей часы. Хочу вам сказать, что его часы — это сейфы в миниатюре. Они выполнены весьма умно и имеют массу секретов. Так вот, господа, — Арсеньев положил руки на стол. — Я предлагаю заказать ему сейф, который бы нас устроил во всех отношениях. Разумеется, все расходы я пока беру на себя. Есть одна закавыка: он может просто не согласиться, а поэтому важно убедить его помочь нам… за хорошие деньги. Если опытная модель будет успешной, мы заменим ею наши устаревшие конструкции.
— Знаете, господа, кажется, нужно попробовать. У нас просто нет другого выхода, — боднул крупной головой Некрасов.
— Я присоединяюсь, — согласился Лесснер.
— Вот и отлично. — Арсеньев поднялся, давая понять, что не стоит дальше тратить время на бессмысленные разговоры. — О результатах беседы с Точилиным я вас извещу завтра.
Глава 26
Матвея Терентьевича Точилина каждую субботу и воскресенье можно было застать в трактире в Каретном ряду, где завсегдатаи устраивали петушиные бои. Со всей Москвы в трактир сходились понимающие люди, в основном купцы, — нарядно одетые, с дамами под руку, и если бы не знать, что они пришли поглазеть на побоище пернатых, то можно было бы запросто предположить, что уважаемые люди направились в Большой императорский театр. Не отставал от прочего люда и Матвей Терентьевич. К субботе он готовился уже дня за два: наказывал служанкам отутюжить выходной костюм и привести в порядок любимую красную рубаху.
Человеком он считал себя не бедным, а потому старался заполучить лучшие места, откуда не нужно было задирать голову, чтобы наблюдать за петушиными боями, а лучше смотреть на расстоянии вытянутой руки. Ставки делались нешуточные, и за один петушиный поединок купцы выкладывали по сто тысяч рублей.
Часовщик Точилин старался не отставать и играл на тотализаторе с азартом наследного принца, и редко кто из завсегдатаев мог предположить, что он частенько выгребает из карманов последнюю мелочь.
Матвей Терентьевич пернатых любил и содержал у себя огромный птичий двор, насчитывающий только одних петухов до полутора сотен. Породы были различные: мексиканские, итальянские, — но преобладали выходцы с Британских островов — пестрые поджарые петушки, выделявшиеся необыкновенной подвижностью. В драке они выглядели настолько агрессивными, что создавалось впечатление, будто бы шпорами могли разодрать брюхо даже медведю.
Скуки ради Матвей Терентьевич устраивал петушиные бои на собственном дворе, стараясь заполучить в качестве зрителей соседей. Но все это было не то. Для подобного зрелища нужен непременно трактир, забитый до отказа пьяными купцами, которые, не стесняясь своих крестьянских корней, болеют за своих любимцев так истошно, как будто бы от исхода боя зависит их собственная судьба и, конечно же, кураж. Подобный поединок можно сравнить разве что с боем гладиаторов, где изысканная и избалованная зрелищами римская публика громкими криками стремится поддержать своего любимца.