Мефистон - Властелин Смерти
Шрифт:
— И его правителем.
— Точно. Не волнуйся, реклюзиарх, — ему всё ещё было в новинку пользоваться этим титулом, — я знаю лживость этих обещаний. Они не привлекают меня.
— Возможно, не сейчас. Но если это не искушение, то тебя стоит испытать по-настоящему. Может наступить день, когда подобная сила может показаться необходимой и оправданной, — Квирин делает паузу, — во время битвы ты мог контролировать «жажду» и «ярость»?
— Да, — такой поворот разговора не понравился Калистарию. Он вновь задумался о случае в «Громовом ястребе» на подлете к Экастору, когда два временных периода наслоились друг на друга в его сознании. «Я всё ещё с вами, всё в порядке» — заверил он своего старого друга.
— Вижу, что это так, — Квирин ответил с неуверенностью, — борьба с «чёрной яростью» тяжела, и постоянно становится тяжелее. Помни о своей вере, и помни о её природе. Борьба вечна. Остерегайся простоты, и помни что её присутствие, всегда означает ложь.
— Калистарий, — повторяет Квирин, — осталось ли ещё хоть что-нибудь от тебя?
Использование этого имени — ошибка. Реклюзиарх взывает к мёртвому, и это показывает насколько деградировала его способность размышлять. Он верит, что Мефистон — это оболочка, выстроенная вокруг Калистария. Он ошибается. Но использование имени мёртвого Кровавого Ангела вытаскивает на поверхность полезное воспоминание. Квирин был прав давным-давно. Истинная вера — тяжела.
Поверить в статую просто. Поэтому — это ложь.
И это тяжелая, но простая истина — нас привели сюда силы Хаоса. Другого объяснения просто нет. Не важно, чем хочет казаться статуя, это дело рук демонов, притащивших нас сюда. Один только этот факт перечеркивает всякую кажущуюся святость этой вещи.
Заклятье разрушено. Сознание полностью возвращается ко мне. Я отвожу взгляд от статуи. Я знаю, что это ложь.
И всё же…
Нет. Боль, которую я чувствую отворачиваясь, это боль истины. Я смотрю на Квирина. «Ты позабыл собственные наставления», — говорю я ему.
Либо он не слышит меня, либо делает вид, что не слышит. «Ты потерян для нас», — говорит он. Хотя говорит он с сожалением, я всё же слышу нотки удовлетворения в его голосе. Он не простит мне того, что я занял место Калистария. Он рад шансу поверить, что я проклят.
— Нет, — говорю я ему, и шагаю к статуе, — это ты вот-вот сделаешь шаг в бездну.
— Не подходи, — предупреждает он. Он готовится. Он будет защищать статую от меня. Думаю, что теперь он станет защищать её даже от моего неверующего взора. Его хватка на рукояти крозиуса становится крепче. Он воспользуется им против меня. Междоусобица среди братьев, трагедия, уже случавшаяся в истории Империума, пришла и сюда.
— Отойди в сторону, — отвечаю я.
Он поднимает крозиус. «Во имя Императора и Сангвиния», — начинает он.
Я прерываю его, злой от жалости, которую должен был бы чувствовать. «Не произноси их имён, — огрызаюсь я, — ты утратил это право, когда начал верить видениям, которые вели в это проклятое место».
Он умолкает, ошеломленный тем, что принимает за безрассудство. Он даже не представляет, насколько я себя сдерживаю. Его крозиус колеблется. Есть вероятность, что он всё-таки сохранил возможность колебаться. «Что ты делаешь?» — спрашивает он.
— Останавливаю эту чудовищность.
— Нет, — оружие вновь поднимается, — нет. Вокс-динамики шлема не передают эмоций. Но я всё равно слышу его отчаяние.
«Время, проведенное тобой в варпе, повредило твоему благоразумию, — говорю я ему, — мне жаль тебя, но с меня хватит твоих иллюзий. Отойди прочь от статуи. Сейчас же». Я продолжаю идти вперед. Я всё ещё не поднимаю меч. Даже если наш поединок неизбежен, то я не стану приближать его. Но моё терпение на исходе, время, впрочем, тоже. За пределами башни война слилась в бесконечный рёв. Траффик вокс-сети превратился в мешанину из мрачной решимости и отчаянной стратегии. Нет пределов доблести и мастерству наших братьев, но шансов у них нет никаких.
Квирин не двигается. «Ты идешь к своей смерти, демон», — говорит он. Голос у него ещё более отчаянный. Но появились и сомнения. В ответ на них, он пытается скрыть свои фальшивые верования ещё большей ложью. Ему проще видеть во мне агента Хаоса, чем признать тот факт, что он очень сильно заблуждался.
— Ты выбираешь простоту вместо истины, — говорю я с неподдельным сожалением.
Он не слушает. Череп его шлема скрывает глаза и эмоции. Мне и не надо видеть их. Я могу читать его говорящую неподвижность. Ему приходится прилагать значительные усилия, чтобы продолжать убеждать себя в праведности своего пути. Усилие заставляет его думать, что он сделал тяжёлый выбор. Комфорт, который подарит это решение, должен подсказать ему, что оно неверно.
Я останавливаюсь перед ним. Мы стоим на расстоянии меньше, чем вытянутая рука, но на самом деле мы далеки настолько, что старина Калистарий не смог бы даже себе вообразить такое. Это последний миг перед тем, как один из нас сделает жест, который похоронит старую дружбу навсегда. «Ты был обманут, — говорю я ему, — в этом нет бесчестья. Бесчестье наступает, когда обманываешь сам себя».
Он слышит меня. Я знаю, что слышит. Когда-то он был колоссом среди капелланов. Разум, который сделал его таковым, разум, которому хватило сил продержаться немыслимое количество времени в варпе, всё ещё жив, хотя и затуманен. «Я…», — выговаривает он и колеблется. Он оборачивается на статую. И запечатывает свою судьбу. Сияние слишком сильно. Сколько капелланов смогло бы перенести подобную кульминацию своей веры? Сколько Кровавых Ангелов смогло бы отвергнуть подобное олицетворение своего примарха?
Здесь и сейчас, на этой планете — только один.
Квирин поворачивается обратно ко мне. По положению его плеч, я понимаю, что потерял его. Я обхожу его и ставлю ногу на постамент. «Остановись», — говорит он мне. Я не останавливаюсь. Я поднимаю меч, чтобы разбить статую. Теперь наступил мой черед колебаться. Я знаю, что икона должна быть уничтожена. Но уничтожение образа Сангвиния, это действие столь чудовищное, что я на секунду замираю.
Квирин пользуется этим моментом. Проклиная моё существование, он замахивается крозиусом.
Глава 8
ИКОНОБОРЕЦ
Я замечаю движение периферийным зрением. Я меняю стойку, успев приготовиться в последнюю секунду. Оружие попадает в центр моей брони, священная реликвия ударяется в святой доспех, созданный лично для меня. Сила удара отправляет меня в полет через зал. Я скольжу по полу и врезаюсь в стену справа от входа. Металл, из которого она сделана, сминается. Куски оружия, украшающего стены, падают вокруг меня. Квирин атакует. «Осквернитель!» — орёт он. В мгновение ока он оказывается надо мной, следующий его удар нацелен мне в голову.