Мефистон - Властелин Смерти
Шрифт:
— Запах, — говорит Гамигин.
— Ага, — он становится сильнее по мере нашего приближения к зданию. Это зловоние осквернения, словно гимн начал гнить сам по себе. Гамигин поднимает болтер, и я открываю дверь.
Я оказался прав. Это пиршественный зал. И церковь. И она всё ещё используется.
Старая, гнилая кровь течет вокруг моих ботинок по направлению к входу. Дневной свет проникает внутрь только на треть всего помещения, словно стыдясь заходить дальше. Но я всё прекрасно вижу своим улучшенным зрением. Я вижу то, чем питаются жители Векайры.
Друг другом.
Это склеп. Не могу сказать, что тела разделаны,
Но они пытаются. Здесь дюжины людей, жующих старую и новую плоть вперемешку и поющих свои идиотские пародии на святые обряды. Я не знаю, возносят ли они благодарности, или же просят покровительства. Я сомневаюсь, что они и сами это знают. Те, что ближе к дверям, съеживаются. Они пялятся на нас глупыми дикими глазами. У самого последнего орка и то больше достоинства, чем у этих существ.
— Вы не достойны спасения, — говорю я людям.
Они не отвечают, продолжают сидеть, съежившись, жрать и петь. Гамигин и я выходим обратно на улицу и закрываем двери. Мы смотрим друг на друга. «Они ушли от света Императора», — говорю я. Гамигин кивает. Подумать только, мы спасли этих червей от участи стать материалом для еретических ритуалов Освященных. Удивительно, что подобные отбросы могли бы подойти для целей предателей. Возможно, что не подошли.
— Надо бы сходить за огнемётом, — говорит Гамигин.
— Так управимся, — отвечаю я, но прежде чем мы успеваем начать зачистку, я замечаю Альбинуса, идущего к нам. Я жду. Он останавливается в паре шагов от нас. Снимает шлем. Его глаза всё ещё светятся под впечатлением статуи, и этого достаточно, похоже, чтобы он не замечал ни шума, ни вони. Он находился в присутствии святыни, и грязь смертных не достойна его внимания. Я знаю, что он пришёл упрашивать меня вернуться. Температура воздуха вокруг нас стремительно падает. Когда Альбинус произносит: «Мефистон», то выдыхает облачко пара.
Я прерываю его: «Войди туда, — говорю я, указывая на здание, — после поговорим».
Он подчиняется. Когда он возвращается, то заметно, что свет в его глазах немного потускнел. Сомнения — здоровые, необходимые сомнения — пустили корни.
«Представь, — говорю я, — что мы прибыли сюда не ведомые видениями Квирина, а Освященных не было бы. Представь, что мы увидели бы только этих тварей и зрелище, которое сейчас перед нами. Какие действия мы бы предприняли?»
Альбинус не колеблется с ответом, и это дает мне надежду: «Мы бы уничтожили всё вокруг».
— И всё же мы поступаем иначе.
— Потому что это было бы ошибкой. Ведь мы не остановились бы, чтобы исследовать башню.
— Окруженная мерзостью, как эта вещь может сама быть чем-то иным?
— Ты разве не видел её?
— Видел.
«Правда? А я думаю, нет. Это Сангвиний, во всех деталях. Я знаю, так же хорошо, как знаю кровь, текущую в наших венах, что наконец-то узрел истинный облик нашего примарха. И ты тоже, старший библиарий». Когда я молчу в ответ, он настаивает: «Ты видел».
Он был честен со мной. «Да», — признаю я.
Альбинус вздыхает: «И…?»
— Я видел подобие. Работа исключительная. И что? Это не говорит нам ничего ни о происхождении, ни о природе статуи. Видимость святости и её реальность — это разные вещи. Этот горький урок наш орден должен был бы выучить наизусть. Нам следует думать лучше, прежде чем очередной фальшивый идол втянет нас во что-нибудь снова.
— Другая ситуация. В этой статуе нет места подделке.
Я хочу возразить, вытряхнуть Альбинуса из глубин его заблуждений, но не могу. Я знаю, с уверенностью, которая беспокоит меня, что он прав. Есть правда в этой башне. Но лишь кусок правды. Так должно быть. Я разочарованно отворачиваюсь от него, и вновь смотрю на прогнившую деревню.
— Что прикажете делать, старший библиарий? — спрашивает Гамигин.
Я указываю на церковь: «Уничтожим эту скверну». Я стискиваю зубы: «А затем закончим нашу миссию». Я не стану отменять план Кастигона по защите статуи. Квирин нанесет ответный удар, и ересь станет неизбежной. Я слишком люблю орден, чтобы обрушить на него подобный кошмар. К тому же Освященных надо уничтожить.
Гранатами, огнём болтеров и моим разочарованием, превращенным в очистительные молнии, мы сравниваем церковь с землей. Мы очищаем землю от этих зверей. И мы всё ещё идем уготованным нам путем, всё дальше и дальше в тени, где что-то ждет нас.
И смеётся.
Глава 6
ПИРРОВА ПОБЕДА
Освященные вернулись к концу дня. Так много времени у них ушло на перегруппировку. К этому моменту мы более чем готовы на своих оборонительных рубежах. Мы подтянули к нашим позициям танки. Они окружают шпиль. Мы позаботились о том, чтобы не потревожить застывших воинов. Понятия не имею, почему мы проявляем по отношению к ним заботу, граничащую с почтением. Мы ощущаем это застывшее присутствие, но не обсуждаем их. Покров тайны, витающий над ними, соткан из священного, проклятого и знакомого. Мы не знаем, кто эти воины, но почему-то, мы не хотим нарушать их покой, словно мы находимся на кладбище Кровавых Ангелов. Мы не причиним им вреда. Но открытым остается вопрос, почему Освященные проявляют такую же заботу?
Так что, когда предатели приходят, их встречают пушки, способные накрыть верхние края амфитеатра фугасными снарядами. На нашей стороне тяжелое вооружение, господство в воздухе и численное превосходство. Мы сильно потрепали Освященных в предыдущем бою. Это будет актом безумия, или особым видом отчаяния, если они попробуют атаковать нас.
Но они поступают именно так. Они идут, не взирая ни на что. Что движет ими, задумываюсь я, пока «Флегетон» со своими братьями карает предателей. Векайра не представляет стратегической ценности, как и вся система Паллевона. Здесь нет вооружений. Есть только статуя, которая не может иметь никакого другого значения для предателей, кроме унижения Кровавых Ангелов в случае её утраты. Столь странная форма победы вряд ли компенсирует массовую гибель воинов и утрату снаряжения.