Мегрэ и Долговязая
Шрифт:
— Мария Серр исчезла.
— Конечно, раз она в Голландии.
— В том-то и дело, что и в Голландии ее не обнаружили.
— А зачем вы ее ищете?
— Есть основания предполагать, что ее убили.
Темные глаза Эжени блеснули.
— Почему же вы их не арестуете?
— У нас еще нет доказательств.
— И вы думаете получить их от меня?
Она пошла в кухню, поставила чайник на газовую плиту, потом вернулась к Мегрэ.
— Что происходило во вторник?
— Она весь день
— Минутку. Если я не ошибаюсь, она была замужем два с половиной года. Я полагаю, у нее были свои личные вещи?
— У нее было не меньше тридцати платьев и столько же пар туфель.
— Она любила наряжаться?
— Она ничего не выбрасывала. Некоторые были десятилетней давности. Она их носила, но никому бы не отдала за все золото мира.
— Скупая?
— А разве не все богатые скупые?
— Мне сказали, что она увезла только сундук и два чемодана.
— Это точно. Остальное было отправлено неделю назад.
— Вы хотите сказать, что другие чемоданы она отправила багажом?
— Да. Чемоданы, ящики, картонки. В четверг или в пятницу на прошлой неделе приехал автобус транспортного агентства и все увез.
— Вы не видели этикетки?
— Точного адреса не помню, но указан был Амстердам.
— Ваш хозяин это знал?
— Конечно.
— Значит, ее отъезд был решен уже давно?
— После ее последнего приступа. Каждый раз, как у нее был приступ, она начинала поговаривать о возвращении на родину.
— Какие приступы?
— Она говорила, сердечные.
— У нее было больное сердце?
— Как будто.
— К ней приходил врач?
— Да, доктор Дюбюк.
— Она принимала лекарства?
— Всегда за едой. Они все трое принимали. Мать и сын продолжают и сейчас. У каждого возле прибора стоит флакончик с пилюлями или каплями.
— Гийом Серр чем-нибудь болен?
— Не знаю.
— А его мать?
— Богатые всегда больны.
— Они жили в согласии?
— Иногда по неделям друг с другом не разговаривали.
— Мария Серр много писала?
— Почти с утра до вечера.
— Приходилось вам относить ее письма на почту?
— Частенько. Писала она всегда одной и той же женщине, у нее такая странная фамилия, а живет она в Амстердаме.
— Серры богатые?
— Да, не бедные.
— А Мария?
— Конечно. Иначе бы он на ней не женился.
— Вы работали у них, когда они поженились?
— Нет.
— Вы не знаете, кто у них тогда работал?
— У них без конца сменяется прислуга. Вот и я работаю последнюю неделю. Как только узнаешь, что это за дом, сразу оттуда и сбежишь.
— Почему?
— А вы думаете, приятно смотреть, как пересчитывают куски сахара в сахарнице и выбирают вам на десерт полугнилое яблоко.
— Кто, старая мадам Серр?
— Да. Под предлогом, что она в таком преклонном возрасте целый день работает, — впрочем, это ее дело, — она набрасывается на вас, если вы хоть на минутку присядете.
— Она на вас кричала?
— Нет, никогда не кричала. Хотела бы я посмотреть, как бы она посмела! Но так еще хуже. Она слишком вежливая, смотрит на вас со скорбным видом…
— Вы ничему не удивились, когда пришли в среду утром на работу?
— Нет.
— Вы не заметили, что ночью в одном окне было выбито стекло, а потом вставлено снова и замазано свежей замазкой.
Она покачала головой.
— Вы ошибаетесь, это было не в тот день.
— А когда?
— На два или три дня раньше, во время этой ужасной грозы.
— Вы в этом уверены?
— Абсолютно. Мне даже пришлось снова натирать пол в кабинете, его залило дождем.
— Кто вставил стекло?
— Месье Гийом.
— Он сам ходил за ним в лавку?
— Да. Он и замазку принес. Примерно в десять часов утра. Он, должно быть, ходил в москательную лавку на улице Лоншан. Они никогда не вызывают мастера, если могут обойтись сами, и, даже если в туалете не проходит вода, месье Гийом сам прочищает трубу.
— Вы точно помните день?
— Абсолютно точно.
— Благодарю вас.
Делать здесь было больше нечего. Впрочем, и на улице Ла-Ферм тоже. А может быть, Эжени лишь повторяла заученный урок? В таком случае она была еще сильнее других.
— Вы не думаете, что они ее убили?
Он не ответил и направился к двери.
— И доказательством служит разбитое стекло?
В ее голосе чувствовалось колебание.
— Стекло может служить уликой, если оно было разбито именно в тот день, когда вы говорите?
— Почему вы это спрашиваете? Вам хочется, чтобы их посадили в тюрьму?
— Разумеется, я была бы рада. Но теперь, раз я сказала правду…
Она уже жалела об этом. Еще немного — и она отреклась бы от своих показаний.
— Во всяком случае, вы можете все узнать в москательной лавке, где он покупал стекло и замазку.
— Благодарю вас за совет.
Выйдя, он на минутку остановился возле дома, где тоже была москательная лавка, но другая. Он махнул проезжавшему такси:
— На улицу Ла-Ферм!
Теперь уже Торрансу и инспектору из полицейского комиссариата в Нейи, ни к чему было торчать на тротуаре. Мегрэ вспомнил ту шутку, которую Эрнестина сыграла с ним на улице Луны, но сейчас это уже совсем не казалось ему смешным; он стал думать о Долговязой. Ведь это она навела его на след, по которому он, как дурак, сразу бросился. Еще сегодня утром выставил себя на посмешище в полицейском комиссариате Нейи.