Мегрэ и Долговязая
Шрифт:
— Я уж и не знаю, куда мне деваться, — сказала она. — Можно подумать, что мы переезжаем на другую квартиру. Что же они, в конце концов, ищут, месье Мегрэ?
Гийом Серр, стоя посреди залитой светом спальни, зажигал новую сигару.
— Господи! Зачем мы ее только отпустили! — вздыхала старуха. — Если бы я могла предвидеть…
Она не уточнила, что бы она сделала, если бы могла предвидеть…
Глава 6
в которой Мегрэ принимает решение, поразившее его сотрудников, и в которой
Когда Мегрэ принял решение, было три часа сорок минут; допрос начался в четыре двадцать пять. Но все же торжественным, почти драматическим был тот момент, когда он решился.
Для всех тех, кто работал с комиссаром на улице Ла-Ферм, Мегрэ повел себя неожиданно. Уже с утра было что-то необычное в том, как он руководил операцией. Они не впервые производили подобного рода обыск, но этот — чем дальше, тем все больше отличался от прежних. В чем состояло отличие, определить было трудно. Первым это почувствовал Жанвье, который лучше всех знал своего начальника.
Когда по приказанию Мегрэ они принялись за работу, в глазах комиссара горел какой-то радостный, почти свирепый огонек; он привел их в этот дом, как будто пустил свору гончих по свежему следу, и подбадривал их не столько голосом, сколько всем своим видом.
Не приняло ли это дело характер борьбы между ними двумя, Мегрэ и Гийомом Серром! Точнее, так ли протекали бы события и пришел ли бы Мегрэ к тому же решению, если бы человек с улицы Ла-Ферм не был упорнее его и физически, и морально?
Казалось, что с самого начала Мегрэ не терпелось помериться с ним силами.
А порой можно было подумать, что он действует из других побуждений, и заподозрить, что ему доставляет удовольствие перевернуть вверх дном все в этом доме.
Им редко приходилось работать в комнатах, подобных этим, где повсюду царили мир и гармония, приглушенная, тихая гармония, где самые старые вещи совсем не казались смешными, и где, после многочасовых поисков, не было обнаружено ни одной подозрительной мелочи.
Когда Мегрэ заговорил, было три часа сорок минут.
Они все еще ничего не нашли. Полицейские чувствовали себя неловко и ждали, что их начальник принесет извинения и удалится.
Что заставило Мегрэ принять такое решение? Отдавал ли он сам себе в этом отчет? Жанвье даже заподозрил, что он выпил слишком много аперитива, когда около часа дня ходил закусить на террасу кафе напротив. Когда он вернулся, от него и в самом деле попахивало перно.
Эжени не накрывала на стол для своих хозяев. Старая дама перекусила, стоя на кухне, как бывает во время переезда на другую квартиру, а немного позже уборщица принесла и Гийому бутерброд и чашку кофе.
Они как раз работали на чердаке.
Это была самая скрытая от посторонних часть дома, более скрытая, чем спальни и бельевые шкафы.
Чердак был обширный, из двух слуховых окон на сероватый пол ложились большие прямоугольные пятна света. Жанвье открыл два кожаных ружейных футляра, а один из специалистов по уголовному розыску осмотрел ружья.
— Это ваши?
— Они принадлежали моему тестю. Я никогда не охотился.
Часом раньше, в комнате Гийома, они обнаружили револьвер; после тщательного осмотра Мегрэ присоединил его к куче предметов, которые они собирались унести с собой для последующей проверки.
В эту кучу были свалены самые разнообразные вещи, в том числе зубоврачебные карточки и взятые из маленького столика в спальне старой дамы свидетельства о смерти ее мужа и ее первой невестки.
Там был также костюм: Жанвье обнаружил, что на рукаве его вырван маленький клочок материи. Гийом Серр утверждал, что не надевал его уже дней десять.
Они блуждали среди старых чемоданов, ящиков, хромоногих столов и стульев. Они не делали перерыва на завтрак, а ходили закусывать по очереди. Мере удовольствовался бутербродом, который ему принес фотограф.
Около двух часов Мегрэ позвонили из полиции и сообщили, что на его имя получен довольно толстый конверт из Голландии. Он попросил распечатать конверт. Это были письма Марии, на голландском языке.
— Вызовите переводчика и засадите его за работу.
— Здесь?
— Да. Пусть он не уходит с Набережной, пока я не приеду.
Поведение Гийома Серра не изменилось. Он по-прежнему ходил за ними по пятам, не упускал из вида ни одного их движения и ни на минуту не терял спокойствия.
Он как-то особенно смотрел на Мегрэ, и было ясно, что другие для него не в счет. Это была схватка между ними двумя. Инспектора были лишь второстепенными персонажами. Даже сыскная полиция для Серра не существовала. Борьба велась в личном плане. Гийом больше не протестовал, терпел это вторжение в его дом, в его личную жизнь с высокомерной покорностью судьбе, и невозможно было заметить в нем ни малейшего признака тревоги.
Был ли у этого человека мягкий характер? Или, наоборот, твердый? Обе гипотезы имели одинаковое право на существование. Костяк у него был, как у борца, поведение — как у человека, уверенного в себе, и все же эта фраза Марии, говорившей о нем, как о большом ребенке, не казалась нелепой. Цвет кожи у него был белый, нездоровый. В одном из ящиков письменного стола они нашли груду рецептов, сколотых несколькими пачками: некоторые лежали здесь уже лет двадцать. При помощи этих порой пожелтевших рецептов, можно было восстановить историю болезней этой семьи. В ванной второго этажа висела аптечка, выкрашенная белой краской, наполненная склянками с лекарствами, коробками с пилюлями, старыми и свежими.
Здесь ничего не выбрасывали: даже старые половые щетки стояли в углу на чердаке рядом со сношенной обувью.
Каждый раз, как они выходили из какой-нибудь комнаты, чтобы приняться за следующую, Жанвье бросал на своего начальника взгляд, означавший: «И здесь ничего не нашли!» Жанвье все еще ожидал какого-то открытия. А Мегрэ, наблюдая за их работой, лениво покуривал трубку.
О его решении они узнали косвенным путем, и это придало ему еще более поразительный характер.
Все спустились с чердака, где Гийом Серр закрыл оба слуховых окна. Мать вышла из своей комнаты, чтобы посмотреть, как они уходят. Мегрэ повернулся к Серру и проговорил, как нечто самое обычное: