Мегрэ и порядочные люди
Шрифт:
Но почему его это вдруг возмутило? Он даже рассердился на себя. У него создалось впечатление, что он поддался этой почти хрестоматийной атмосфере благополучия, которая окружила этих людей, порядочных людей, как все без конца их называли.
Фотографы налетели на него, когда он выходил из такси. Репортеры окружили, когда он платил шоферу.
— Ваше мнение, комиссар?
Он жестом отстранил их, пробормотав:
— Когда у меня будет какая-то информация, я вам сообщу. Там, наверху, находятся две убитые горем женщины и было бы гуманнее оставить их в покое.
Но
Он прошел мимо привратницкой с застекленной дверью, завешенной тюлевой занавеской, но, спохватившись, постучал по стеклу и нажал на кнопку звонка.
Как и во всех богатых домах, привратницкая походила на маленькую гостиную с начищенной до блеска мебелью. Раздался голос:
— Кто там?
— Комиссар Мегрэ.
— Входите, господин комиссар.
Голос раздавался из побеленной известью кухни, где консьержка, в белом переднике, надетом на черное платье, засучив рукава, стерилизовала рожки.
Она была молодая, привлекательная, но фигура оставалась еще слегка расплывшейся после недавних родов. Указав на дверь, она произнесла вполголоса:
— Говорите потише, мой муж спит.
Мегрэ вспомнил, что ее муж, полицейский, дежурил прошлой ночью.
— С самого утра меня донимают журналисты, и многие, пользуясь тем, что я отхожу от двери, прорываются наверх. В конце концов муж позвонил в комиссариат и сюда прислали полицейского.
Ребенок спал в плетеной колыбельке, украшенной занавеской с желтыми оборками.
— Есть что-нибудь новое? — спросила она.
Мегрэ отрицательно покачал головой.
— Надеюсь, вы можете подтвердить то, что нам сообщили, не так ли? — спросил комиссар, также понизив голос. — Никто не выходил из дома вчера вечером после доктора Фабра?
— Никто, господин комиссар. Я только что говорила это одному из ваших людей, такому толстому, с красным лицом, кажется, инспектору Торрансу. Он больше часа ходил по дому, расспрашивал жильцов. Но сейчас их еще не много, половины нет… Некоторые не возвратились из отпуска. Тюплеры в Соединенных Штатах.
— Давно вы здесь работаете?
— Шесть лет. Я заняла место одной из моих теток, а она проработала в этом доме сорок лет.
— У Жосленов часто бывали гости?
— По правде говоря, нет. Они люди спокойные, обходительные, вели размеренную жизнь. Время от времени к ним приходили на обед доктор Ларю с женой.
И Жослены тоже иногда обедали у них.
Так же, как чета Мегрэ и Пардонов. Комиссар подумал даже, что, наверное, Жослены и Ларю тоже обедали по определенным дням.
— Утром, пока мадам Маню занималась хозяйством, месье Жослен около девяти часов выходил на прогулку. Каждый раз — минута в минуту. По нему можно было проверять часы. Он заходил ко мне, говорил несколько слов, обычно о погоде, брал свою почту и, взглянув на конверты, клал их в карман, потом медленно направлялся к Люксембургскому саду. Он всегда шел спокойным, размеренным шагом.
— Он получал большую почту?
— Пожалуй, нет. Позже, около десяти, пока месье Жослен еще был на прогулке, спускалась его жена, как всегда одетая с иголочки, даже если шла за покупками.
Я ни разу не видела ее без шляпы.
— В котором часу возвращался муж?
— В зависимости от погоды. Если погода была хорошая, он гулял до половины двенадцатого, а то и до двенадцати. Ну а если шел дождь, то приходил раньше, но все равно гулял обязательно.
— А днем?
Она закупорила рожки и поставила их в холодильник.
— Случалось, что днем они выходили вместе, но не больше одного-двух раз в неделю. Мадам Фабр их часто навещала. До рождения второго ребенка она иногда приводила с собой старшего.
— У них с матерью хорошие отношения?
— Мне кажется, хорошие. Они вместе ходили в театр, как вчера.
— В последнее время вы не замечали среди почты месье Жослена конвертов с незнакомым для вас почерком?
— Нет.
— Никто, например, не спрашивал у вас, дома ли месье Жослен, когда он был один в квартире?
— Нет. Я думала об этом ночью, предполагая, что вы зададите мне подобные вопросы. Видите ли, господин комиссар, Жослены — это такие люди, о которых много не расскажешь.
— Они общаются с другими жильцами?
— Я не замечала. В Париже только в густонаселенных кварталах жильцы общаются между собой, а здесь каждый живет своей жизнью, даже не зная, кто его сосед по площадке.
— Мадам Фабр уже вернулась?
— Да, несколько минут назад.
— Благодарю вас.
Лифт остановился на площадке четвертого этажа, куда выходили двери, и перед каждой лежал широкий коврик с красной каймой. Комиссар позвонил в левую дверь и услышал тихие шаги. После некоторого колебания дверь немного приоткрылась и обозначилась узкая полоска света, поскольку цепочку не сняли.
— Кто там? — спросил нелюбезный голос.
— Комиссар Мегрэ.
Женщина лет пятидесяти, с грубоватыми чертами лица принялась недоверчиво разглядывать посетителя.
— Ну ладно! Я вам верю! Ведь сегодня здесь было столько журналистов…
Цепочку сняли, и Мегрэ попал в квартиру, где все уже обрело привычный вид — каждый предмет стоял на своем месте. В окна гостиной ярко светило солнце.
— Если вы хотите видеть мадам Жослен…
Здесь уже не осталось ни малейшего следа от ночного беспорядка. Тут же открылась дверь, и в комнату вошла Вероника в голубом костюме.
Выглядела она усталой, и Мегрэ уловил в ее взгляде какую-то нерешительность. Когда ее взгляд задерживался на каком-нибудь предмете или на лице посетителя, сразу было видно, что она ищет поддержки или ответа на свои вопросы.
— Вы ничего не нашли? — спросила она без надежды в голосе.
— Как себя чувствует мадам Жослен?
— Я только что вернулась. Ходила проведать детей и переодеться. Думаю, вам сказали об этом по телефону. Я не знаю. Я больше уже ничего не знаю. Мама спала, а когда проснулась, она по-прежнему молчала.