Мегрэ напуган
Шрифт:
– Как тебе угодно.
Роза, с лету угадав безмолвное указание патрона, вышла. Со времени последнего посещения запах в доме остался прежним - добротного, хорошо ухоженного жилья, где отменно готовят, а паркет тщательно натирают, и это была ещё одна деталь, которой завидовал когда-то Мегрэ.
Он готов был поклясться, что и из мебели ничего с тех давних пор не передвигали.
– Садись. Рад тебя видеть...
Его так и подмывало заверить Шабо, что и над тем время не властно. Он узнавал привычные черты, характерные выражения лица. Но каждый из них старел не на глазах другого, поэтому Мегрэ плохо представлял, что делают с человеком годы. Тем не менее он подметил никогда раньше не бросавшуюся ему в глаза в облике Шабо какую-то тусклость, неуверенность в себе, легкую вялость.
Были ли они всегда у того? Может, просто ускользнули в свое время от внимания Мегрэ?
– Сигару?
Целая горка коробок громоздилась на камине.
– По-прежнему верен трубке.
– Ах, верно. Совсем позабыл. А я вот уже двенадцать лет, как бросил курить.
– Врач запретил?
– Нет. В один прекрасный день сам себе сказал, что пускать дым глупая затея и...
Вошла Роза с подносом, н котором стояли бутылка, покрыта легким слоем пыли винного погребка и всего одна пузатая хрустальная рюмка.
– Да ты и не пьешь более?
– Перестал тогда же. Лишь позволяю себе немного вина, разбавленного водой в обед. А ты ничуть не изменился.
– Ты так считаешь?
– Выглядишь отменно здоровым. Твой визит - истинное удовольствие для меня.
Почему же вид у него при этих словах был не совсем искренним?
– Ты так часто обещал навестить меня, отказываясь в последнюю минуту, что я, признаться, уж и не слишком-то и рассчитывал увидиться.
– Как видишь, всякое бывает!
– Как супруга?
– Отлично.
– Она не поехала с тобой на Конгресс?
– Не переносит их.
– А он прошел нормально?
– Пили много, говорили не переставая, то и дело что-нибудь ели.
– А меня, знаешь, все меньше и меньше тянет в дорогу.
Жюльен понизил голос, ибо на верхнем этаже послышались шаги.
– С маман стало нелегко. С другой стороны не могу же я оставить её одну.
– Она, как и прежде, крепка телом и духом?
– Без перемен. Чуточку село зрение. Расстраивается, что не в состоянии теперь вдеть нитку в игольное ушко, но упрямо не желает носить очки.
Чувствовалось, что Шабо в ходе их разговора думал о чем-то другом, посматривая на Мегрэ точно так же, как Верну де Курсон в поезде.
– Ты в курсе?
– Чего?
– Того, что здесь происходит.
– Я уже почти неделю не читал газет. Но только что ехал в купе с неким Верну де Курсоном, претендовавшим на то, чтобы считаться твоим другом.
– Юбер?
– Не знаю. Ему лет шестьдесят пять.
– Это он.
Из города сюда не доносилось ни звука. Лишь дождь колотил в стекла окон, да время от времени в камине потрескивали дрова. Отец Жюльена Шабо уже работал в Фонтенэ-ле-Конт следователем, а теперь его кабинет занимал сын.
– Тогда, тебе, должно быть, уже рассказали...
– Самую малость. В обеденном зале гостиницы на меня набросился со своим фотоаппаратом какой-то журналист.
– Рыжий?
– Да.
– Это Ломель. И что он тебе наговорил?
– Он убежден, что я прибыл сюда, дабы заниматься уж и не знаю каким делом. Не успел я его разубедить, как в свою очередь заявился комиссар полиции.
– В общем и целом к данному моменту всему городу известно, что ты здесь?
– Тебя это раздражает?
Шабо едва сумел скрыть охватившую его нерешительность.
– Нет... только...
– Чего?
– Да это я так. Все очень сложно. Тебе никогда не приходилось жить в небольшом городе типа Фонтенэ.
– Знаешь, а я ведь провел более года в Люсоне!
– Но там не возникало дел, подобных тому, что висит сейчас на мне.
– Почему же, я вот припоминаю некое убийство в Эгийоне...
– Ах, да. Совсем был.
Речь шла об одном расследовании, в ходе которого Мегрэ был вынужден арестовать в качестве убийцы бывшего магистрата*, которого все уважали как вполне достойного члена общества.
___
* Магистрат - должностное лицо, представитель судебной, административной и политической власти (Здесь и далее примечания переводчика).
– И все же там не было той остроты, как у нас. Завтра утром сам у этом убедишься. Сильно удивлюсь, если с первым же поездом сюда не нагрянут журналисты из Парижа.
– Убийство?
– Целых два.
– Шурин Верну де Курсона?
– Ну вот, а говорил не в курсе!
– Но это все, о чем мне сообщили.
– Да это его родственник, Робер де Курсон, чья кровь пролилась четыре дня назад. Уже одного этого происшествия хватило бы, чтобы наделать шуму. А позавчера ещё одна жертва - вдова Жибон.
– Кто это?
– Ничем не примечательная личность. Скорее наоборот. Старая женщина одиночка, проживавшая в самом конце улицы Лож.
– Какая связь между двумя преступлениями?
– Оба убийства совершены одинаковым образом, видимо, одним и тем же орудием.
– Револьвер?
– Нет. То, что мы называем в рапортах "тупым предметом". Куском свинцовой трубы или чем-то вроде разводного ключа.
– И все?
– Разве не достаточно?.. А теперь - молчок!
Бесшумно распахнулась дверь, и в комнату вошла, протягивая для приветствия руку, женщина маленького росточка, очень худая и одетая во все черное.
– А вот и вы, Жюль!
Сколько же лет прошло с тех пор, как никто уже его так не называл?
– Сын ходил на вокзал вас встречать. Вернувшись, заявил, что вы уже не приедете, и я поднялась к себе. Вас ещё не накормили?
– Он поужинал в гостинице, маман.
– Как это так?
– Он устроился в "Отель де Франс". И отказывается...
– Ни в коем случае! Я вам не позволю...
– Послушайте, мадам. Тем желательнее, чтобы я остался в гостинице, что журналисты уже идут за мной косяком. Если я приму ваше приглашение, то завтра утром, если не сегодня вечером, они приклеются к кнопке вашего звонка. Впрочем, лучше вообще не настаивать на том, что я приехал сюда по просьбе вашего сына...