Мегрэ
Шрифт:
Это же очевидно! Одна поручено завлечь его на безлюдные улицы. А уж там стоит Мегрэ очутиться на проезжей части, автомобиль ринется вперед и размажет его по мостовой.
Все разом стало похоже на кошмар — и эта роскошная, обтекаемая машина, которая, негромко рыча, гонится за ним, и мысль о двух ее седоках, особенно об Эжене, человеке с ослепительными зубами и улыбкой избалованного ребенка, вцепившемся в баранку и выжидающем только…
Можно ли будет в данном случае говорить о преступлении? С секунды на секунду Мегрэ рисковал
Бить отбой было поздно. Да Мегрэ этого и не хотел.
Он не рассчитывал больше на Одна, не надеялся нагнать его и заставить говорить, но тем не менее упрямо продолжал преследование. Это был вопрос престижа, вопрос самоуважения.
Единственная мера предосторожности, которую принял комиссар, свелась к тому, что он вытащил из кармана револьвер и зарядил его.
Потом прибавил шагу. Раньше он следовал за официантом из кафе на интервале метров в двадцать, но теперь приблизился к нему настолько, что Одна решил — сейчас его арестуют, и, в свою очередь, зашагал быстрее. Оба седока в машине наверняка заметили это, потому что также сократили дистанцию. Несколько секунд сцена выглядела слегка комичной.
Навстречу им двигались деревья бульвара и опоры надземной линии метро. Одна боялся — боялся не только самого Мегрэ, но, вероятно, и своих сообщников.
Когда новый гудок предписал ему пересечь улицу, он, задохнувшись, замер на краю тротуара.
Мегрэ, решивший держаться как можно ближе к нему, увидел фары машины, мягкую шляпу, слетевшую с официанта из кафе, его обезумевшие глаза.
Он уже собирался сойти с тротуара и двинуться вслед за Одиа, как вдруг инстинктивно отпрянул. Возможно, то же сделал и официант из кафе, но того осенило слишком поздно: он уже спустился на мостовую. Прошел метр, другой…
Мегрэ разинул рот, пытаясь крикнуть. Он понимал, что пассажиры автомобиля, устав от бесплодных попыток, решили рвануться вперед и пожертвовать не только комиссаром полиции, но и своим товарищем.
Не раздалось даже крика — только движение воздуха, взвихренного работающим на полную мощность мотором. И еще глухой удар да, пожалуй, слабый стон.
Стоп-сигналы машины уже потухли, исчезая в поперечной улице. На мостовой корчился человечек в черном, пытаясь приподняться на руках и не сводя с Мегрэ ошалелых глаз.
Одиа походил не то на сумасшедшего, не то на ребенка. Лицо у него было перепачкано пылью и кровью. Нос утратил прежнюю форму, отчего вся внешность совершенно изменилась.
Наконец он все-таки сел, еле-еле, словно сонный, приподнял руку, поднес ее ко лбу и изобразил улыбку, смахивавшую на гримасу.
Мегрэ пересадил пострадавшего на край тротуара, машинально сходил за его шляпой, оставшейся на середине мостовой, а потом и сам несколько секунд приводил себя в равновесие, хотя машина не задела его.
Прохожих было не видно. Где-то очень далеко, в стороне бульвара Барбеа, проехало такси.
— Повезло тебе, однако! — громыхнул комиссар, склоняясь над раненым.
Большими пальцами он медленно ощупал Одиа голову, выясняя, не проломлен ли череп. Поочередно согнул ему ноги, потому что правая штанина на уровне колена была изодрана, а вернее, вырвана с мясом, являя глазам серьезную рану.
Одиа лишился, видимо, не только речи, но и способности соображать. Он впустую двигал челюстями, словно пытаясь рассеять дурной вкус во рту.
Мегрэ поднял голову. Он слышал звук мотора и был уверен, что по параллельной улице идет машина Эжена.
Затем шум приблизился, и голубой автомобиль пересек бульвар в какой-нибудь сотне метров от обоих мужчин.
Оставаться на месте им было нельзя. Эжен и марселец все равно не посмеют уехать, покуда не узнают, к чему привели их старания. Они сделали еще один большой круг по своему кварталу, хотя в ночной тишине работающий мотор легко было обнаружить. На этот раз они промчались вдоль бульвара в нескольких метрах от Одна. Мегрэ затаил дыхание — он ждал выстрелов.
«Они вернутся, — подумал он. — И уж тогда…»
Он поднял товарища по несчастью, перенес через бульвар и уложил в тени газона, за деревом. Машина действительно проехала снова. Не найдя беглецов, Эжен остановился в ста метрах от них. Они с марсельцем коротко посовещались, и результатом этого явился отказ от дальнейшего преследования.
Одна стонал, метался, и газовый рожок освещал большое кровавое пятно на том месте, где он рухнул.
Оставалось только ждать. Мегрэ не осмеливался оставить пострадавшего и отправиться на поиски такси.
Не хотел он и звонить в дома по соседству — это вызвало бы скопление зевак. Но прождал он всего минут десять. Мимо проходил полупьяный алжирец, которому комиссар не без труда втолковал, что тот просто обязан пригнать машину.
Стояли холода. У неба был тот же ледяной цвет, что и в день отъезда из Мена. Порой со стороны Северного вокзала доносился свисток товарного состава.
— Больно, — жалобно простонал Одна и впился в Мегрэ взглядом, словно ожидая от комиссара лекарства от своих страданий.
К счастью, алжирец выполнил поручение, и вскоре появилось такси, но водитель проявил осторожность:
— Вы уверены, что это всего лишь несчастный случай?
Он долго не решался заглушить мотор и помочь Мегрэ.
— Если у вас есть сомнения, везите нас в полицию, — отрезал комиссар.
Водитель внял доводу, и через четверть часа машина затормозила перед гостиницей «Набережная», где остановился Мегрэ.
Одна, ни на минуту не закрывавший глаз, наблюдал за людьми и предметами с такой неизбывной кротостью, что это не могло не вызвать улыбки. Ошибся на его счет и гостиничный дежурный.