Мегрэ

Сименон Жорж

— Похоже, ваш приятель малость не в себе.

— Вполне возможно. Его сбила машина.

Пострадавшего отвели в номер Мегрэ. Комиссар заказал рому и велел принести салфеток. Ни в какой иной помощи он не нуждался. Чтобы не разбудить постояльцев в соседних комнатах, он разулся, снял пиджак, отцепил воротничок, закатал рукава рубашки.

Полчаса спустя он все еще трудился над распростертым на кровати обнаженным и тощим телом Одна, на икрах которого до сих пор оставались следы подвязок от носков. Больше

всего пострадало колено. Мегрэ продезинфицировал и забинтовал рану. Залепил пластырем несколько незначительных царапин и наконец влил в глотку раненому целый стакан спиртного.

Радиатор отопления был раскален. Занавеси остались не задернуты, и в окне виднелась луна и кусочек неба.

— Ну до чего сволочные у тебя приятели! — неожиданно вздохнул комиссар.

Одна, указав рукой на свой пиджак, знаком попросил сигарету.

— Меня сразу насторожило, что у тебя самого встревоженный вид. Ты предчувствовал, что они тебя подловят.

Глазами, ставшими уже не такими бегающими, официант из кафе недоверчиво следил за Мегрэ. Раскрыв наконец рот, он первым делом осведомился:

— Вам-то что до всего этого?

— Не дергайся — голова у тебя еще не совсем в порядке. А что мне до этого — скажу. Какой-то мерзавец, которого ты знаешь, завалил Пепито, боясь, что тот расколется насчет Барнабе. Около двух часов ночи этот мерзавец разыскал тебя в «Табаке улицы Фонтен».

Одна хмуро уставился на стену.

— Вспомни-ка! Кажо вызвал тебя на улицу. Попросил толкнуть типа, который с минуты на минуту выйдет из «Флории». Из-за твоих показаний последнего и засадили. Допустим теперь, что он из моей родни…

Прильнув щекой к подушке, Одиа пробормотал:

— На меня не рассчитывайте.

Было примерно четыре утра. Мегрэ сел рядом с кроватью, щедро плеснул себе рому и набил трубку.

— Время поговорить у нас есть, — заверил он. — Я посмотрел твои бумаги. У тебя пока что всего четыре судимости, и те несерьезные: карманная кража, мошенничество, участие в налете на виллу…

Собеседник комиссара притворился спящим.

— Но вот беда: еще одна судимость означает, если не ошибаюсь, пожизненную ссылку в колонии. Что скажешь?

— Отстаньте. Я спать хочу.

— А я тебе не мешаю. Но и ты мне не помешаешь говорить. Я знаю, твои приятели еще не засветились.

Сейчас они все устраивают так, чтобы завтра, если я назову номер машины, владелец гаража заявил, что их автомобиль всю ночь безвыездно простоял у него.

Распухшие губы Одиа растянулись в блаженной улыбке.

— Но одно я тебе все-таки скажу: я накрою Кажо.

Всякий раз, когда я хотел кого-нибудь накрыть, я добивался своего. Так вот, когда Кажо влипнет, влипнешь и ты, а уж тогда не обижайся…

К пяти утра Мегрэ допил вторую порцию рома, а воздух в комнате посинел от трубочного дыма. Одиа столько раз перевернулся в постели с боку на бок, что в конце концов сел, на скулах у него проступили красные пятна, а глаза заблестели.

— Не Кажо ли подстроил то, что произошло нынче ночью? Похоже, верно? Эжен в одиночку до этого бы не додумался. А если так, ты должен понимать, что твой хозяин не прочь от тебя избавиться.

Кто-то из постояльцев, разбуженный нескончаемым монологом Мегрэ, постучал об пол ногой. Комиссар снял жилет — ему было жарко.

— Дайте и мне рому.

В номере был всего один стакан, и оба пили поочередно, не слишком обращая внимания на количество поглощенного спиртного. Мегрэ непрерывно возвращался к своей мысли:

— Я прошу немногого. Признай только, что сразу после смерти Пепито Кажо зашел за тобой в «Табак».

— Я не знал, что Пепито мертв.

— Вот видишь! Значит, ты, как и сегодня, был в «Табаке» с Эженом и, конечно, с глухим коротышкой, содержателем борделя. Кажо заходил в кафе?

— Нет.

— Значит, постучал в окно. У вас должен быть условный сигнал.

— Ничего я не скажу.

В шесть небо посветлело. По набережной пошли трамваи, и буксир огласил реку пронзительной сиреной, словно собирая растерянные им ночью баржи.

Цвет лица у Мегрэ стал почти таким же ярким, как у Одиа, взгляд — таким же оживленным.

— Хочешь, я по-дружески расскажу тебе, что будет теперь, когда ваши знают, что ты был здесь и мы поговорили? При первой же возможности они опять возьмутся за свое и уж на этот раз тебя кончат. А чем ты рискуешь, заговорив? Тебя ведь нужно только прикрыть, продержав несколько дней в тюрьме. Когда всю банду возьмут, тебя выпустят, и дело с концом.

Одиа внимательно слушал. И словно давая понять, что не отвергает категорически замысел собеседника, процедил как бы себе под нос:

— В таком состоянии, как сейчас, я вправе требовать помещения в тюремную больницу.

— Безусловно. А ты же знаешь, какая санчасть во Френе. Получше любого госпиталя будет.

— Посмотрите, не распухло ли у меня колено.

Мегрэ послушно снял повязку. Колено действительно распухло, и Одна, трясшийся над своим здоровьем, с тревогой ощупал опухоль.

— Как по-вашему, не отрежут мне ногу?

— Ручаюсь, что через две недели ты будешь здоров.

У тебя небольшое воспаление суставной сумки.

— А!

Одна уставился в потолок и пролежал так несколько минут. В одном из номеров зазвонил будильник. По коридорам зашуршали шаги персонала, приступающего к своим обязанностям, затем с лестничной площадки донеслось нескончаемое шарканье сапожных щеток.

— Ну, решил?

— Не знаю.

— Предпочитаешь пойти под суд вместе с Кажо?