Механизм Времени
Шрифт:
– Имя!
– Назовите имя, барон!
Д’Эрбенвиль стоял к «кузену» спиной, любуясь «Бобром в Жантийи».
– С удовольствием, господа! Но сперва расскажу о его подвигах, дабы не быть голословным. Полиция направила Топаза к республиканцам. Он даже в Национальную гвардию записался, на подпольные собрания ходил. Представляете? – дворянин-«синяк»! Это же почти мастеровой... Ра-бо-чий, господа! Пролетарий!
На этот раз больше всех шумели дамы. Баронесса слушала молча. Губы побледнели; взор, как угасший костер, подернулся пеплом. Знала ли госпожа Вальдек-Эрмоли, кому служит
– Теперь он опять с нами! Блудный сын вернулся. Обнимите его, господа, облейте слезами умиления! Префекту очень интересно, о чем мы с вами беседуем. Но Топаз не просто Иуда. Он еще убийца. Палач по вызову...
– Имя, барон!
– Нет, я говорю не о дуэлях, хотя и в этом он мастак. Топаз – грязный наемник, отрабатывающий свои тридцать франков. Недавно он получил приказ убить одного молодого человека. Звали беднягу...
– Сволочь! Не слушайте его!..
Д’Эрбенвиль ударил с разворота. Рука – стальная пружина – метнулась вперед. В кулаке агента был зажат casse-t^ete – «головоломка» с четверкой зубчатых колец. Огюст едва не опоздал: оружие – ядовитая игла – мелькнуло у самого виска.
Рыба-собака убивает, не глядя.
«Если две снежинки, вершины которых отстоят друг от друга на шестьдесят градусов, отлить из металла, разрезать на половинки, соединить между собой в единую дугу, надеть получившуюся конструкцию на пальцы, хорошенько размахнуться...»
Покойник Галуа не знал такой житейской геометрии.
К счастью, Шевалье был начеку – нырнул под удар, почувствовав, как рукав д’Эрбенвиля взъерошил ему волосы. На излете перехватил чужое, сильное запястье, резко рванул вниз. У грузчиков – мертвая хватка, не в пример салонным франтам. Теперь ладонью – в затылок. И наотмашь, по уху – для верности.
«Это еще пустяки, – подумал он, чувствуя, как опомнилось, кинулось бежать глупое сердце. – Дружеская потасовка. Дома, в Ниме, били по-всякому. И на Сене-кормилице не стеснялись. Хочешь жить – умей вертеться. Вокруг оси, прошедшей через твой центр...»
Шум срезало бритвой.
Casse-t^ete со стуком упал на паркет. Носком штиблеты Огюст пнул «головоломку». Подлая тварь с визгом улетела в угол, обдирая свежий воск. Все проводили casse-t^ete взглядами, словно это он сам, без участия человека, решил покуситься на родственника баронессы.
– Да вы, д’Эрбенвиль – апаш! – растерянно сказал кто-то.
4
– Итак, дорогой барон, я ваш секундант. Не возражаете? – Секундантом господина д’Эрбенвиля согласился быть Люсьен Дебрэ – очень достойный человек, дипломат, знаток дуэльного кодекса. – Уверяю вас, все состоится наилучшим образом.
Толстячок Бошан тщетно пытался изобразить скорбь по поводу. Довольство так и распирало почтенного журналиста. Лезло из всех пор, изо всех щелей; каплями пота струилось по румяным щечкам.
Сенсация!
– Вынужден заметить, что д’Эрбенвиль уже записал вас в провокаторы и обвинил в оскорблении дворянского сословия оптом. Слова – ерунда. Но он без шуток – Первый Ствол. С десяти шагов без промаха бьет в туза; с двадцати пяти – в бутылку шампанского. И фехтует отменно. В «Зале Гризье», на улице Тиволи, он считается третьим, после графа Бонди и генерала Бришамбо.
Болтовню газетчика Огюст слушал вполуха. Ему хотелось закончить разговор с госпожой Уолстонкрафт, узнать, чем кончилась кошмар-сказка кантона Ури. Experimentum in anima vili... Наверное, у зубастого мистера Бейтса тоже есть своя история. Наверное, ее уже описали в книге – подробно, увлекательно, страницу за страницей...
Volklor, д-дверь!
– К счастью, вызов поступил от него. Значит, выбор оружия за нами, равно как время и место... Но главное, дорогой барон – оружие. Это очень, очень серьезно! Пистолет не советую...
– Принимается.
– От сабли тоже откажитесь. Шпага? Или...
– Или! – выдохнул Огюст.
Когда они атаковали «синяков», уже готовых праздновать победу, рука сама тянулась к оглобле. Кажется, время приспело. За десять шагов – в туза? За десять шагов любой дурак сможет, аристо!
– Нож или кинжал. Клинок – не длиннее восьми дюймов.
– Время?
– Завтра на рассвете.
– Отлично! Место?
Он словно воочию увидел бледное лицо бретера, когда тому скажут о месте дуэли.
– Пруд Гласьер. В Жантийи.
– У меня нет слов! Что вы себе позволяете, Шевалье? Вы понимаете, что натворили?
– Избавил ваш дом от рыбы-собаки.
Сцена третья
Наваха дедушки Пако
1
Над Парижем Сен-Симона голубым куполом раскинулось Новое Небо. Ясное, умытое, не тронутое копотью туч, оно щедро дарило свет и тепло. Солнце исчезло. В нем не было нужды – свет струился из глубин космоса, навсегда изгнав ночь.
Синева. Золото космического огня.
Грядущее.
Языческий божок Гипнос был милостив к социалисту Шевалье. Он даровал сон-мечту о том, ради чего стоило жить и умереть. Друзья не зря гибли на баррикадах, пролив кровь на булыжник мостовой. Грядущее близко, оно уже здесь. Мы изменили тебя, мой Париж!
Сияние неба, отсвет земли...
– Республика и Разум, Огюст! – знакомый голос звучал устало. – Нравится?
Шевалье знал, что спит, а потому ничуть не удивился.
– Республика и Разум, гражданин Книгге. Или мне лучше звать вас – барон фон Книгге? Теперь я знаю, отчего вам по душе кладбища. Сорок лет без малого – в гробу! Привыкли, герр алюмбрад?
Сверху, со звенящих высот, Париж походил на гигантские соты. Кварталы сверкали металлом. Блеск не имел названия. Сталь? серебро? серый чугун? – нет, не то...
– Алюминиум, – подсказал Человек-вне-Времени. – Жуткая безвкусица! У нас в Германии есть пословица: «Маленькая ложь рождает большое недоверие». Я мог бы вам все объяснить, и вы бы поняли, Огюст. Но я не стану пояснять. Вы хотели узнать, чем кончилась сказка? – про кантон Ури...
Кварталы приблизились. Стало можно рассмотреть отдельные дома – колонны-ульи в сотни этажей. С их крыш взлетали монгольфьеры – огромные, словно океанские корабли, и маленькие, как лодочки на Сене. Шевалье поглядел в сторону острова Ситэ – и замер. Ажурная башня-колосс горделиво поднималась к зениту. На ее вершине, раскинув руки, стоял монумент-исполин.